Бабушкин внук и его братья

А что было делать? Не хватало ещё развалить нашу компанию! Куда мы друг без друга?

— И чтобы больше… никогда никаких споров, — потребовала Настя. — Ясно вам?

Мы надуто молчали. От неловкости.

— Арбуз, ясно тебе?

— А я че… Ну, ясно.

— Алька!

Я сдвинул пятки.

— Так точно, ваше превосходительство!

— Я серьёзно.

— И я…

— Вячик!

— А я-то что? Я не начинал…

— Вальдштейн!

— Ну, ясно, ясно…

Уж он-то больше всех должен был ценить нашу дружбу. Ведь в этом учебном году никто к нему не приставал именно потому, что мы в классе держались вместе: он, Пшеницына и я. А в случае чего — в седьмом классе был здоровый и крепкий Арбуз Стебельков…

В общем, получилось, что мы там, на заснеженном огороде, подтвердили нашу дружбу. Конечно, не клятва это, но и не совсем простые слова. Всё-таки у огня, у новогодне-прощального костра…

Вячик вдруг поёжился:

— Скорее бы весна…

И она пришла. Довольно скоро. В феврале ярче засинело небо, сильнее заискрился снег — жёлтый на солнце и лиловый в тени. Говорливее сделалась речка Стеклянка, которая так и не застыла на зиму. Наверно, потому не застыла, что ближние фабрики спускали в неё морозоустойчивые растворы…

Дни бежали, часы в бабушкиной комнате подгоняли их своим «тик-так». Если дурашливый Квасилий останавливал их, я запускал механизм снова.

Однажды я пришёл из школы и опять не услышал знакомого тиканья.

— Ну, Квас, когда-нибудь я тебя поймаю… — Я толкнул бабушкину дверь. Часов не было.

— Ба-а!..

Она очень спокойным голосом сообщила из кухни:

— Приезжали грузчики из комиссионного магазина, увезли. Я после зрелых размышлений решила, что телефон важнее. Вот… И не надо эмоций. В конце концов, следует смотреть на вещи трезво. Вдруг у меня случится сердечный приступ? Как вызвать неотложку? Тут важна бывает каждая минута.

У бабушки было отличное (тьфу-тьфу!) для её возраста здоровье. Иногда спина заболит или простуда привяжется, но не надолго. Какие сердечные приступы!

— Это папа допёк тебя! Душу вынул…

— Не смей так говорить об отце! Никто из меня ничего не вынет, если я не захочу…

Конечно, она сама захотела. Но последней каплей этого «хотенья» была наверняка недавняя ссора с отцом.

Однажды вечером он пришёл очень поздно. Мама ужасно тревожилась. Я тоже. И бабушка, конечно, хотя и вида не подавала.

Когда он появился, мама не выдержала:

— Мы себе места не находим, а ты… Как это называется!

— Это называется — дела. Работа…

— Работа, которая пахнет коньяком «Белый аист»! У меня прекрасное обоняние!

Отец сказал, что была презентация нового изделия, пришли представители заказчика, уйти было нельзя.

— И ты не мог предупредить нас заранее?

— Это получилось неожиданно, они приехали из Петербурга… Разве я виноват, что нет у нас телефона!

— Не кричи, пожалуйста.

А он и не кричал. Только чуть повысил голос. Но мама заявила:

— Ты кричишь, как на пожаре. Да ещё пьяным голосом. Не знаю, где и с кем ты проводил свою… презентацию, но дома, при сыне, будь добр вести себя прилично. Если угодно, можешь шуметь в Калуге, при другом своём… наследнике.

— По-моему, ты просто выжила из ума, — выдал в ответ папочка. Мама молча ушла из кухни. Отец сразу обмяк, растерянно посмотрел на меня.

— Такие вот дела, брат… — И хотел положить мне ладонь на голову. Но я увернулся и тоже ушёл к себе.

А потом лежал под одеялом и маялся. Вспоминал, какие беззащитные сделались у отца глаза.

Через полчаса я не выдержал, на цыпочках подошёл к кухонной двери. Отец сидел перед телевизором и смотрел на выключенный экран. Дверь скрипнула, он обернулся.

— А, это ты…

Наверно, он думал, что это пришла мириться мама. А тут такое разочарование: всего-навсего сын!

— Ты что-то хочешь сказать? — Равнодушный тон. Я понял: это он отыгрывается за свою недавнюю растерянность. И за то, что я уклонился от его ладони.

— Нет. Ничего не хочу…

— А мне показалось…

— Что?

— Будто ты чем-то недоволен.

— Да, недоволен. Как ты разговариваешь с мамой…

Он повернулся ко мне вместе со стулом.

— А вот тут, дорогой мой, ничего не поделаешь. Перевоспитываться мне поздно. Пока жив, придётся вам терпеть меня такого, какой есть.

Я молча прикрыл за собой дверь.

Телефон появился у нас в середине марта. Белый кнопочный аппарат. Бабушка то и дело звонила теперь своим знакомым. У неё были в городе подруги ещё со школьных времён. А были и те, с кем она работала много лет в Железнодорожном институте. Последние годы перед пенсией бабушка заведовала там научной библиотекой.

Звонил и я: Вячику, Арбузу, ребятам из класса. И жалел, что у Насти нет телефона.

Пытался позвонить я и Стоковым. Ивке. Но у них молчал телефон. Испортился, что ли? Я и досадовал, и… чувствовал облегчение. Было стыдно: ведь с того дня, шестнадцатого октября, я ни разу не побывал у него. Нет, не лень мешала мне. Просто я боялся, что при встрече будет мне тягостно и неловко. Ведь горе-то никуда не ушло из дома Стоковых. И я просто не знал, чем утешить Ивку, Соню, их маму. Не говорить же снова о бессмертии души…

Отец уехал на неделю в Москву (видимо, с заездом в Калугу). В субботу позвонил из столицы. Мамы не было, ушла на рынок, и трубку взяла бабушка.