Бабушкина внучка

Весь трепетный, стыдливо и несмело, он протянул к ней руки, а она прижалась крепко к его молодой груди.

В траве стрекотал кузнечик, ручей тихо журчал, шумели деревья… И вся природа, — свидетельница их поцелуя, — казалось, ликовала вместе с ними и пела им радостный гимн любви.

Они уселись на свой камень; они болтали, болтали что-то бессвязное, смеялись, беспрестанно целуясь, — опять болтали, опять целовались, опять смеялись…

— Прощай!.. — сказала, наконец, раскрасневшаяся Ненси, целуя его «в последний из последних» раз. — Сегодня вечером ты к нам придешь.

Вечером бабушка ласково встретила молодого человека и даже произнесла нечто в роде маленькой речи по поводу его будущих обязанностей относительно Ненси и серьезности предстоящего шага. Она сняла со стены старинный образ Скорбящей Божией Матери, — «que ma ch'ere m'ere m'а b'enite»^[84] — и благословила, растроганная, со слезами на глазах, «les enfants terribles et bien aim'es»^[85], — как назвала она счастливую пару юнцов. А так как, по ее мнению, вопрос окончательно решен, — «то нечего делать излишних проволочек, бесполезно мучить бедных детей» — условлено было обвенчать их как можно скорее, дать насладиться семейным счастием и затем ехать втроем в Париж, на всю зиму.

В чаду, в угаре счастия Юрий позабыл совсем, что в сентябре обязан будет явиться в консерваторию. Он сразу растерял все свои мысли, понятия о пространстве и времени; вера в призвание, жажда жизни — все это странным образом спуталось, переплелось и даже точно исчезло из памяти, заслоняемое одним безумным, всевластным чувством. Ему казалось, что он на все должен смотреть глазами Ненси, думать ее мыслями и жить только для нее, для нее одной! Остального не существовало больше!.. А бабушка, эта чудная бабушка, устроивающая его счастие, была для него теперь идеалом добра и великодушия!

В таком полуопьяненном состоянии вернулся он домой.

— Мама, знаешь, я женюсь!.. — сразу объявил он, распахнув настежь стеклянную дверь балкона.

Мать, сидевшая у лампы с работой в руках, не вдруг поняла его.

— Ну да — я женюсь!

Наталья Федоровна продолжала глядеть на него, по прежнему, с полным недоумением:

— Ты, кажется, с ума сошел, — медленно произнесла она.

Юрий вспыхнул и рассказал ей подробности своего романа.

Пока он говорил о тайных встречах у обрыва, о своих горячих чувствах в девочке — Наталья Федоровна понимала все. Но когда вышла на сцену бабушка с своим согласием и благословением — Наталья Федоровна была просто возмущена: она прямо не могла постигнуть — как эта важная старуха, опытная и, по-видимому, рассудительная, решается венчать детей, которым нужно еще учиться и готовить себя к жизни?!

— Это невозможно! — воскликнула она с негодованием.

— Я связан словом!.. Я жить без нее не могу!.. Мне больно, что ты так странно отнеслась к моему счастью…

Губы Юрия подергивались, он был бледен, голос его звучал нервно.

Натальей Федоровной овладело отчаяние.

— Пойми ты, пойми, мой бедный, неразумный мальчик, — ведь это твоя гибель, гибель!.. Ты должен учиться, ты должен работать, ты должен быть свободен. Пойми!.. Ведь ты погиб тогда для музыки, погиб!.. Тебе надо окрепнуть, стать на ноги — ты будешь человек, тогда женись… А это… Боже мой!.. Родной мой, ненаглядный мой, опомнись!.. Ну, ты меня… меня хоть пожалей!..

Юрий сидел мрачный, сдвинув упрямо брови и устремив глаза в одну точку. Вдруг лицо его все перекосилось, и он зарыдал глухо, беззвучно.

Мать обняла его, сама задыхаясь от слез.

— Мой дорогой… мой любимый… Ну, послушай: я помогу тебе… я увезу тебя… Перед тобой работа, перед тобой жизнь, может быть, полная славы и удач… Разве можно всем этим жертвовать ради детской минутной прихоти… Она пройдет — поверь мне — так же внезапно, как пришла… Но ты не должен больше видеться, родной мой, умоляю!.. Ты дай мне слово… Слышишь?.. Слышишь?..

Он отрицательно покачал головою.

Отчаянье Натальи Федоровны возросло. Теперь к нему примешивалось еще бессильное, горькое негодование.

— А, ты вот как!.. — сказала она с горьким упреком. — Тебе все равно, что я тут унижаюсь перед тобою, прошу и умоляю… Ты хочешь, чтобы я поступила с тобою иначе?.. Ну, хорошо!.. Так слушай же: я запрещаю… Слышишь — запрещаю!.. Я твоя мать… Я тебя пою, кормлю, воспитываю, и не позволю, чтобы какая-то выжившая из ума старуха и взбалмошная девчонка распоряжались твоей судьбой. Я не позволю!.. И если ты посмеешь идти против моей воли — ты мне не сын!

Юрий встал и, пошатываясь, вышел из комнаты.

— Одумается… Он слишком любит музыку… При том, он — нежный сын… он — умный мальчик…