– Хорошо, я думаю, что если мы используем полотенце, чтобы узнать угол наклона, мы сможем более или менее точно выяснить, насколько велики волны. В нашем случае я думаю, что нос корабля поднимается и опускается примерно на полтора метра на каждый градус.
– Так что же это значит для нас, Мистер Волшебник? Ак-ак-ак-ак.
– Это означает, что от нижней части впадины до гребня следующей волны будет около полутора метров, умноженных на то, на сколько градусов отклоняется полотенце. Я предполагаю, что сейчас это примерно пятнадцать градусов, так что получается, что высота волны составляет половину от полутора, умноженных на пятнадцать, то есть примерно одиннадцать метров.
– Почему половину, Оптерс?
– Потому что, как и в серфинге, вы измеряете высоту волны сзади, а не из впадины перед ней. Обычно это примерно половина, так что я использую такие расчеты.
Прямо в тот момент корабль опустился вниз после особенно долгого подъема, и это было похоже на падение лифта, но с длинным плавным поворотом влево.
– Насколько большой была эта, Оптерс?
– Я не смотрел на полотенце, Жеребец. – На самом деле мои глаза были закрыты, когда я боролся с желанием блевануть. – Просто умножьте градусы на полтора и разделите на два. Или сначала разделите, потом умножьте. Ответ будет один. Мне нужно прилечь.
– Откуда ты все это знаешь, Оптерс?
К этому времени я уже хватался за живот и глубоко дышал, чтобы не потерять свой ужин.
– Представь, что это пицца «Ла Белла», Лось. – Я был уверен, что это то, что он легко может себе представить. – Вся пицца – это триста шестьдесят градусов. Разрежь ее на четвертинки, и у каждой из них будет угол девяносто градусов. Разрежь одну из четвертей на три части, у каждой из которых будет угол тридцать градусов. Так понятно? Меня сейчас вырвет.
Я бросился в туалет в то же самое время, когда корабль качнулся и сильно накренился на бок, и упал на четвереньки, оказавшись головой в душе. Смесь цвета апельсинового сока из измельченной свинины, обжаренных бобов и «отверток» выплеснулась наружу, забрызгав стену и пол крошечного душа. Корабль накренился еще раз, и я повторил свои действия с той лишь разницей, что на этот раз все пошло еще и через нос и жглось, как огонь.
– Господи, Оптерс! С тобой все в порядке?
– Нет, я, на хрен, умираю здесь, Лось.
Через несколько минут ко мне присоединился Жеребец. Он добрался до туалета и стоял на коленях у меня между ног, опустив голову в унитаз. Я был слишком занят, чтобы обращать на это внимание. Примерно через десять минут он жалобно застонал и взмолился:
– Боже милостивый, пожалуйста, заставь эту, мать ее, лодку перестать болтаться.
После особенно долгого и мучительного подъема, мучительно короткой паузы на гребне, нырка вперед и последующего падения в следующую впадину Лось крикнул:
– Я думаю, что было почти тридцать градусов! Насколько велики сейчас волны, Оптерс?
– Не важно, я спрошу позже, когда вам, ребята, станет получше. Я тоже все это чувствую, наверное, потому, что тут воняет вашей рвотой.
Прежде чем наконец ответить ему, что волна достигала примерно двадцати метров, я услышал, как дверь нашей каюты распахнулась, и Лося вырвало в проход. Жеребец тоже это услышал и начал смеяться, подняв голову от унитаза и фыркая так сильно, что рвота пузырилась из обеих ноздрей, а слезы катились по его щекам. Мы ужасно страдали от морской болезни. Море становилось все более бурным, и кроме постоянных взлетов и падений нас еще неслабо болтало из стороны в сторону.
Интересно, можно ли от морской болезни умереть? Или, может быть, вы чувствуете, что это вот-вот произойдет, и просто прыгаете за борт, чтобы побыстрее с этим покончить?