Багатель

Ира повернула кран с горячей водой и принялась терпеливо ждать, наклонившись над тазом, поставленным прямо в ванну, когда вода потеплеет, а потом погорячеет, как это всегда бывало в этой квартире, – а она все лилась холодной и холодной. Однако не час ночи на дворе! Ира еще раз попробовала рукой воду: это надолго. Пришлось закрыть дверь в ванную, чтобы соседи не косились на то, как чужая женщина переводит их воду… Ира уже довольно долгое время держала кисть руки под струей, будучи не в состоянии припомнить, с какого именно момента и на каком таком основании «этот» в ее голове стал называться «отец» – и почему это вышло само собой, так просто и естественно, – и только потом сообразила, что из крана продолжает течь холодная вода потому, что горячую она и не открывала. Совсем запуталась.

Наталья торжествовала:

– Ласковая теля двух маток сосет!

Ира приносила отцу домашнюю еду в термосе, а чтобы разогревать приготовленную на коммунальной кухне – купила микроволновку, мультиварку, блендер. Да что там! Выстаивала в очередях за льготными лекарствами, регулярно мазала и перебинтовывала его ноги, делала массаж, помогала бриться, мыться, приучила его к креслу-туалету!

Они по-прежнему ни о чем не разговаривали. Только о мелочах. О клеенке на столе, о мази-дженерике, о дежурящих больницах городах. Отец только один-единственный раз спросил Иру о ее профессии, о ее муже и о ее сыне. Ира полагала, что отцу будет приятно узнать о том, сколько важных и солидных книг вышло в свет при участии его дочери, что он непременно попросит принести ему хотя бы одну из них, однако отец попросил принести… кроссворды с лотка Московского вокзала – здесь, недалеко. Почему именно с Московского вокзала? А там больше выбор.

Говорить было не о чем.

Ира просто пришла за наследством – и отец обещал ей его, на более или менее определенных условиях. Мысль об этом казалась ей невыносимой. Собственно, это было просто отвратительно. Но отказаться от двух миллионов Ира позволить себе не могла – как отказаться от ежедневного зрелища поверженного врага, которому никогда больше не выйти из этой комнаты! Конечно, это был кусок, принадлежавший ей по праву, но доставался он ей, как и все в ее проклятой жизни, с кровью. Наталья права – уйти от мужа сейчас, без денег… Вернуться, как когда-то, к мягкому маргарину и порошковому творогу? Искать, где на десять копеек дешевле?

И от того, что все это было именно так, а не как-то иначе, и ничего нельзя было придумать, ничем нельзя было оправдать сложившееся положение вещей, – Иру выворачивало.

Ведь на самом-то деле все было не так! Не так! Она пришла к нему от отчаяния!

Но она не смела говорить этому человеку ни об отчаянии, ни о… О самом важном всегда приходилось молчать.

Итак, она толкалась в общественном транспорте в час-пик, вдыхала в себя запахи пота и духов, ее выносило вместе с пассажиропотоком на перрон, хотя ей следовало ехать дальше, послушно стояла в очередях – и все думала: «Зачем?» И отвечала себе: «Это такая работа». Потом ее вновь накрывали сомнения, будет ли хоть какой-нибудь толк от ее усилий, не бросить ли все это разом, пока не поздно? Сын изнывал от жары в квартире, один, а она… Она плавилась внутри битком набитого троллейбуса, пререкалась с регистраторшей в поликлинике, умасливала социального работника, училась использовать бинты по два раза. Зачем? Ради кого?! Ради абсолютно чужого человека, не имеющего ничего общего ни с ней, ни с ее сыном! Ни с ее матерью – так он решил однажды! Почему она должна была на целый день оставлять сына и впитывать в себя этого чужака – его нужды, его страхи, его надежды?! Вчера она на бегу заглянула в хитрую мордаху сына. И что? Разве она увидела в ней что-то, чего не видела раньше, какие-то другие черты? Нет. Она и ее сын всегда были только одни, только вдвоем.

Тогда зачем она, Ира, – здесь?!

Снова и снова она мыла этого человека, который и в самом деле был как животное, домашнее животное, потому что не мог обойтись без помощи человека. Изучала этого необыкновенного человека (домашнее животное!), простого инженера-электрика, которого мать «возвысила до себя», настояла на получении им высшего образования, сделала ему бороду, как у Фиделя Кастро, не подумав о том, что, ощутив себя этим самым Фиделем, он перестанет быть ее мужем. «Простой человек, – твердила мать, – простой». Что это значило на языке матери? То, что он предпочел жизни с ней в брежневской трешке коммунальный рай? Вернулся, так сказать, туда, откуда вышел? А что это значило на языке Иры?

Ира в который раз оглянулась на этажерку с книгами в жиденькие полтора ряда. Беллетристика, детективы, и с краешку, как будто смущаясь своего соседства, русская хрестоматийная классика уровня девятого класса. Что ж, может, не так уж это и плохо. Интересно, сколько лет назад отец брал в руки эти книги?