Багатур

— Хуррагш! — вскричал Субэдэй-багатур, и тысячи, десятки тысяч грубых голосов ответили громоподобным: «Хуррагш!»

Начался приступ. Метательные орудия забрасывали гудевшие валуны и чурки, проламывавшие заборола, сносившие воинов со стен. Сотни стрел ежесекундно подчищали каждую бойницу, каждый проём, не позволяя высунуться.

Олег намётанным глазом видел, что сопротивление шло разрывчато — какую-то башню защищали упорно, со знанием дела, а на соседней дрались вяло, словно по принуждению или делая одолжение. Некоторые участки стен и вовсе были оголены — ни одного защитника!

— Видал? — крикнул Изай, щерясь. — Там совсем нет воинов! Город не продержится и дня! Сегодня мы станем хозяевами каждого дома, каждого терема во Владимире. Хо-хо!

— К полуночи ворвёмся, — авторитетно заявил Джарчи.

— К полудню! — оспорил это утверждение арбан.

Олег с неожиданным волнением следил за штурмом — это была реальная, не придуманная батальная сцена, где соседствовали гибель и геройство, малодушие и храбрость, подлость и самопожертвование. Сегодня он не желал победы Орде, хотя и понимал, что в спасении владимирцам отказано. Честно говоря, Сухов и пораженческими настроениями не был смущён, и жалость к осаждённым не проникала в его сердце, скорее уж раздражение гнездилось в нём… Он просто хотел, чтобы всё поскорее закончилось, — надоела ему эта дурацкая война. Помня обо всех будущих выгодах, понимая, что историю не изменить, Олег стремился поскорее выйти из реки крови на мирный берег.

А тараны упорно долбили ворота, а нукеры четырьмя потоками лезли и лезли на стены… И их яростная настойчивость была вознаграждена — уже к обеду ордынцы прорвали оборону города в трёх местах сразу. Изай выиграл спор.

Тысячи Бурундая ворвались во Владимир через Иринины ворота, тумен хана Мэнгу овладел Медными; бунчук хана шатался над головами воинов — длинный бамбуковый шест с небольшой перекладиной наверху, с которой свисали пять пушистых чёрных хвостов яков.

И начались кровавые, жестокие уличные бои — монгольская конница прорывалась, обходя завалы из телег, брёвен, саней, лавок и тынов, отстреливаясь от владимирских лучников, дравшихся за каждый дом Нового города — западного конца Владимира, выстроенного Андреем Боголюбским и заселенного отнюдь не бедняками. Новый город лежал весьма живописно — облегая амфитеатром ложбину, выходящую к Волжским воротам у Клязьмы, поэтому он почти весь открывался взгляду, и, куда ни посмотри, везде сшибались люди, шли стенка на стенку, сходились в поединках один на один или целою толпой набрасывались на героя-одиночку.

— Олег, за мной! — крикнул Изай, пригибаясь в седле, словно это могло уберечь его от шальной стрелы. — Пробиваемся к детинцу!

— А где это?

— А вона, где собор Успенский!

На перекрёстке, к которому сходились сразу пять улиц, случилась заминка — человек пять огромных воинов в длинных кольчугах, в шлемах-топхельмах[134] с решётчатыми забралами, с круглыми щитами в крепких руках и длинными мечами, держали оборону. Стояли, перегородив улицу, и никого не пропускали. Их клинки блистали, как крылья стрекоз над прудом в солнечный день, но удары были свирепы, а выпады губительны. Уже человек десять нукеров лежало у их ног мёртвыми или корчились в последних усилиях жизни.

— Это багатуры из Варангистана![135] — определил Изай. — Так их не пройдёшь…

И арбан-у-нойон кликнул курчи, лучших стрелков сотни Эльхутура. Те вышли и натянули луки… Первый залп пропал даром — багатуры-варяги отбили пущенные в них стрелы мечами или подставили щиты. Щиты, пробитые насквозь, вскоре сделались бесполезными и были отброшены.

Издав яростный клич, варяги перехватились поудобнее, взмахнули мечами и бросились на ордынцев. Первым пал великан-северянин со смешными рыжими косичками, торчавшими из-под шлема — стрела попала ему в глаз, пронизав забрало. А потом наехали копьеносцы, со всего разбегу ударив по четырём багатурам, оставшимся в строю.

— Дзе-дзе, — поцокал языком Изай. — Ай, славные воины!

И наёмники-варяги оказались чуть ли не последними защитниками Владимира-Залесского — сглупил великий князь, разослал всё войско, оголил стены града стольного. И Рязань предал, и свой же Владимир подвёл. Горожан, конечно, хватало, но разве способен мирный обыватель сравниться с нукером, опытным воином, закалённым в битвах и привыкшим побеждать? И всё же владимирцы отбивались, как могли и чем могли, отступая и уступая город врагу.

Стрелы, камни, копья, дротики летели в ордынцев из окон и дверей, с крыш, из-за заборов. Ворота могли открыться внезапно, и трое-четверо конных с копьями наперевес бросались на монголов.

Попы, забравшись на колокольню, кидали оттуда обтесанные камни, заготовленные для ремонта стен, метали плинфу, пару малых колоколов свергли, пришибив зазевавшегося сотника. Даже дети швырялись тем, что им было под силу, — камнями, палками и снежками.

Баба в исподнем, с распущенными волосами, истошно вопя, бросала в нукеров глиняные миски и деревянные блюда. Побив горшки, она схватила ухват, ринулась на монголов, но не добежала — упала со стрелой в груди.