— Я сказал лишь, что ваша жена пользуется определенным сортом духов и определенным сортом помады, если на то пошло, — где же здесь клевета?
— Это чушь! — воскликнула Ив. — Полная чушь! Мои духи там мог разбрызгать кто угодно.
Пуаро неожиданно одарил ее сияющей улыбкой:
— Вот именно! Кто угодно. Не очень изящный ход, но вполне очевидный. Неуклюжий и прямолинейный. Столь неуклюжий, что был достигнут результат, обратный желаемому, — таково мое личное мнение. Скажу больше. Этот ход дал мне, как говорится, пищу для размышлений. Да, пищу для размышлений.
Итак, запах духов и следы помады на чашке. Но удалить помаду с чашки — дело простое, уверяю вас, следы помады уничтожаются очень легко. Кстати, чашки можно было вообще унести и вымыть. Почему бы нет? В доме — ни души. Но этого сделано не было. Возникает вопрос — почему? И вот до чего я додумался: меня пытаются убедить, что это — дело рук женщины, что убийство совершила женщина. Я стал размышлять о телефонных звонках трем женщинам — всем трем приглашение было передано! Ни одна из них не говорила с миссис Апуорд лично. Так, может быть, спросил я себя, им звонила вовсе не миссис Апуорд? А кто-то другой, кто очень хотел вовлечь в это преступление женщину — причем любую. И я опять спросил себя — почему? И нашел только один ответ — миссис Апуорд была убита не женщиной, ее убил мужчина.
Он оглядел аудиторию. Все сидели не шелохнувшись. Лишь двое как-то выразили свое отношение к его словам. Ив Карпентер с облегчением перевела дух:
— Теперь вы говорите дело!
А миссис Оливер, энергично закивав головой, сказала:
— Разумеется.
— К какому же выводу я пришел? Обе женщины — и миссис Апуорд, и миссис Макгинти — были убиты мужчиной! Но кем именно? Причина убийства одна и та же — узнанная фотография. Кому она принадлежала? Это первый вопрос. И почему хранилась?
На второй вопрос ответить, пожалуй, несложно. Допустим, поначалу она хранилась из сентиментальности. После того как миссис Макгинти была… устранена, убийца решил, что уничтожать фотографию вроде бы и незачем. А вот после второго убийства… Тут уже было ясно, что убийство и фотография связаны напрямую. Хранить ее теперь опасно. Поэтому, вы со мной согласитесь, фотографию надо немедленно уничтожить.
Он оглядел собравшихся, и все закивали головами.
— Однако фотография не была уничтожена! Нет, не была! Мне это точно известно, потому что я ее нашел. Нашел несколько дней назад. В этом самом доме. В ящике комода, что стоит у стены. Вот она.
Он извлек из кармана выцветшую фотографию девушки с жеманной улыбкой. В руках — розы.
— Да, — сказал Пуаро. — Это Ева Кейн. На обороте — карандашная надпись. Два слова. Сказать, что там написано? «Моя мама…»
Взгляд его, строгий и обвиняющий, остановился на Морин Саммерхэй. Она откинула волосы со лба и, пораженная, уставилась на него вытаращенными глазами.
— Не понимаю… У меня никогда…
— Конечно, миссис Саммерхэй, не понимаете. Сохранить фотографию после второго убийства — тут могли быть только две причины. Первая — сентиментальность самого невинного свойства. У вас — подчеркиваю, у в а с — чувства вины не было, вот вы и сохранили фотографию. Вы как-то сами сказали в доме миссис Карпентер, что были приемным ребенком. Думаю, вы никогда не знали, каково было имя вашей настоящей матери. Но это знал кто-то другой. Кто-то, для кого семья — нечто незыблемое, предмет гордости, и гордость эта заставляет его жить в доме своих предков, он гордится ими, гордится своей родословной. Человек этот скорее умрет, чем позволит миру — и собственным детям — узнать, что Морин Саммерхэй — дочь убийцы Крейга и Евы Кейн. Человек этот, повторяю, скорее умрет. Только что даст его смерть? И вот вам серьезнейший мотив для убийства.
Джонни Саммерхэй поднялся со своего места. Голос его, когда он заговорил, был спокойным, почти дружелюбным:
— Вам очень нравится пороть чушь, да? Разглагольствуете тут, теоретизируете. Но теория — она теория и есть! Оскорбляете мою жену…
Гнев его вдруг выплеснулся наружу:
— Грязная свинья, черт вас дери…
Он кинулся к Пуаро так стремительно, что никто и слова не успел вымолвить. Пуаро, однако же, проворно отскочил в сторону, и между ним и Саммерхэйем возник невесть откуда взявшийся инспектор Спенс.
— Успокойтесь, майор Саммерхэй, полегче… полегче…
Саммерхэй тотчас взял себя в руки и, пожав плечами, сказал:
— Извините. Но это же бред! В конце концов… сунуть фотографию в ящик мог кто угодно.
— Совершенно верно, — подхватил Пуаро. — Фотография эта интересна еще и тем, что на ней нет отпечатков пальцев.
Он сделал паузу, потом легонько кивнул.
— А ведь они были бы, — продолжал он, — если бы фотография принадлежала миссис Саммерхэй, она ведь хранила бы ее без всякой задней мысли и, естественно, оставила бы на ней свои отпечатки пальцев.
— Вы просто сумасшедший! — перебила его Морин. — Я в жизни не видела этой фотографии — только в тот раз у миссис Апуорд.