Багдадская встреча. Миссис Макгинти с жизнью рассталась. После похорон

— Эбернети был больной человек. Он страдал от болезни, которая привела бы к роковому исходу самое меньшее, я бы сказал, через два года, а возможно, и на много раньше. Смерть сына ослабила его волю к жизни и сопротивляемость организма. Признаюсь, я не ожидал столь быстрого конца, но прецедентов в этом смысле сколько угодно. Любой врач, который точно предсказывает, когда именно умрет его пациент или сколько он проживет, просто шарлатан. Индивидуальный фактор не поддается точному учету. Слабый человек проявляет вдруг неожиданную силу сопротивления, а сильный погибает.

— Я все это понимаю и не сомневаюсь в вашем диагнозе. Мистер Эбернети был, хотя это и звучит несколько мелодраматично, обречен. Я спрашиваю вас только об одном: возможно ли, чтобы человек, знающий или подозревающий свою обреченность, сократил по собственной воле время ожидания смерти или что кто-то сделал это за него?

Доктор Ларраби нахмурился:

— Вы имеете в виду самоубийство? Эбернети был не из таких.

— Понимаю. Можете вы заверить меня, говоря медицинским языком, что подобное предположение абсолютно невозможно?

Доктор поерзал в кресле.

— Я бы не воспользовался словом «невозможно». После смерти сына жизнь для Эбернети утратила былую привлекательность. Я считаю, что самоубийство было бы маловероятным, но назвать его невозможным не рискну.

— Вы судите с психологической точки зрения, а я, когда говорил о медицинской точке зрения, имел в виду следующее: делают ли обстоятельства его смерти невозможным такое предположение?

— Нет, нет, этого я сказать не могу. Он умер во сне, это случается часто. Не было никаких оснований предполагать самоубийство и никаких свидетельств подобного умонастроения. Если требовать вскрытия всякий раз, когда серьезно больной человек умирает во сне…

Лицо доктора побагровело.

— Конечно, конечно, — поспешил, согласиться мистер Энтуисл. — Но если бы были такие доказательства, о которых вы не знали? Если, например, он что-нибудь сказал кому-нибудь?

— Что-нибудь, свидетельствующее о том, что он подумывает о самоубийстве? А он такое говорил? Должен сказать, это меня удивляет.

— Но если бы это было так — это чисто гипотетическое предположение, — можете ли вы исключить такую возможность?

Доктор Ларраби раздумчиво сказал:

— Нет, нет, этого сделать я не могу, но я был бы очень удивлен.

Энтуисл поспешил развить достигнутый успех.

— Тогда, если мы предположим, повторяю, чисто гипотетически, что смерть его не была вызвана естественными причинами, что могло вызвать ее? Я имею в виду медицинские препараты.

— Их могло быть несколько. Напрашивается мысль о каком-нибудь наркотике. Следов цианоза на трупе не было, да и поза была совершенно спокойной.

— Принимал он какие-либо снотворные?

— Да, сламберил, весьма надежный и безобидный транквилизатор[231]. Я выписывал ему по одной упаковке. Да и принимал он его не каждый вечер. Доза даже вдвое или втрое больше предписанной и то не могла бы оказаться смертельной. К тому же я помню, что после его смерти видел почти полный флакон на умывальнике.

— А что еще вы ему прописывали?

— Разные вещи: лекарства с маленьким содержанием морфия, которые он должен был принимать в случае приступов боли, микстуру для пищеварения, витамины в капсулах.

Мистер Энтуисл оживился.

— Витамины в капсулах? Помню, мне как-то тоже их прописывали. Маленькие круглые желатиновые капсулы?

— Да. Они содержат в себе адексолин[232].

— А можно ли подмешать что-нибудь в одну из таких капсул?

Доктор казался все более удивленным.

— Но, разумеется, никто и никогда… Послушай те, куда вы клоните?! Бог мой, вы предполагаете убийство?

— Я и сам не знаю, что я предполагаю. Просто спрашиваю, возможно ли это?

— Но какие же у вас доказательства, чтобы выдвигать подобное предположение?

— У меня нет доказательств, — устало ответил Энтуисл. — Мистер Эбернети умер. Особа, с которой он говорил, также мертва. Все это только слухи, неопределенные, расплывчатые слухи, и я хочу пресечь их, если возможно. Если вы скажете мне, что никто ни в коем случае не мог отравить Эбернети, я буду счастлив! Вы снимете огромную тяжесть с моей души, уверяю вас.

Ларраби встал и зашагал по комнате взад и вперед.

— Я не могу сказать вам этого, — ответил он наконец. — Конечно, кто угодно мог вскрыть капсулу и заменить содержимое, скажем, чистым никотином или десятком других веществ. Кто угодно мог подмешать что-нибудь в его еду или питье. Разве это не более вероятно?

— Возможно. Но, видите ли, в момент его смерти в доме были только слуги, но я не думаю, что это был кто-то из них, я даже уверен, что это не так. Поэтому я ищу, так сказать, какой-то препарат замедленного, так сказать, действия. Нет ли какого-либо препарата, которым можно было бы воспользоваться так, чтобы жертва умерла, например, спустя несколько недель?

— Соблазнительная идея, но, боюсь, совершенно несостоятельная, — сухо ответил врач. — Я знаю, Энтуисл, что вы разумный человек, но скажите: кто именно сделал такое предположение? Оно кажется мне просто абсурдным.