– Помню, когда мы были маленькими, – задумчиво произнес Хори, – Себек набросился на Яхмоса. Тот был на год старше, но Себек – больше и сильнее. В руке у него был камень, и он бил им по голове Яхмоса. Прибежала твоя мать и разняла их. Я помню, как она стояла и смотрела на Яхмоса… как она кричала: «Так нельзя делать, Себек, это опасно. Говорю тебе, это опасно!»… – Хори немного помолчал, потом продолжил: – Она была очень красивая… Я так думал, когда был еще ребенком. Ты похожа на нее, Ренисенб.
– Правда? – Ренисенб было приятно это слышать. – А Яхмосу сильно досталось?
– Нет, не так сильно, как казалось. На следующий день Себеку было очень плохо. Наверное, чем-то отравился, но твоя мать сказала, что виновата его злоба и жаркое солнце – была середина лета.
– Себек очень вспыльчивый, – задумчиво произнесла Ренисенб.
Она снова посмотрела на мертвую змею и, вздрогнув, отвернулась.
Вернувшись к дому, Ренисенб увидела Камени, который сидел на галерее со свитком папируса в руках. Юноша напевал. Она остановилась, вслушиваясь в слова.
Он поднял голову и улыбнулся:
– Тебе нравится моя песня, Ренисенб?
– Что это за песня?
– Любовный гимн из Мемфиса.
Не отрывая взгляда от девушки, он тихо пропел:
Ренисенб густо покраснела. Она поспешно вошла в дом и едва не столкнулась с Нофрет.
– Куда ты так спешишь, Ренисенб?
Голос Нофрет звучал раздраженно. Ренисенб с легким удивлением посмотрела на девушку. Наложница отца не улыбалась. Лицо ее было мрачным и напряженным, а кулаки – это не укрылось от взгляда Ренисенб – сжатыми.
– Прости, Нофрет, я тебя не видела. Здесь темно, когда входишь с улицы.
– Да, здесь темно… – Нофрет сделала небольшую паузу. – Снаружи гораздо приятнее… на галерее… когда слушаешь Камени. Он хорошо поет, правда?
– Да… хорошо… наверное.
– Почему ты не осталась и не послушала? Камени, наверное, разочарован.
Щеки Ренисенб снова залил румянец. Холодный, недоброжелательный взгляд Нофрет был ей неприятен.
– Ты не любишь любовные гимны, Ренисенб?
– А тебе не все равно, Нофрет, что я люблю, а что нет?
– О, у нашего котенка имеются коготки…
– Что ты имеешь в виду?
Нофрет рассмеялась:
– Ты не такая дура, какой кажешься, Ренисенб. Думаешь, Камени красивый? Вне всякого сомнения, это ему понравится.
– Я думаю, что ты отвратительна! – с жаром сказала Ренисенб.
Она бросилась мимо Нофрет в глубь дома, и вслед за нею летел язвительный смех. Но этот смех не смог заглушить воспоминания о голосе Камени, о песне, которую он пел, не отрывая взгляда от ее лица…
В ту ночь Ренисенб приснился сон.
Она плыла вместе с Хеем на барке мертвых в Загробный мир. Муж стоял на носу барки – она видела только его затылок. Затем, когда уже начало всходить солнце, он повернул голову, и она увидела, что это не Хей, а Камени. И в то же мгновение зашевелился нос барки, вырезанный в виде змеиной головы. Это была живая змея, кобра, и Ренисенб подумала: «
На самом деле Ренисенб не кричала – все происходило во сне. Она лежала неподвижно, чувствуя, как бешено колотится сердце, и убеждая себя, что все это сон. А потом вдруг подумала: «Вот что бормотал Себек, когда вчера убивал змею. Он произнес: «
Глава 7
Первый месяц зимы, 5‑й день
Ночной кошмар прогнал сон. Ренисенб спала урывками, постоянно просыпаясь, а к утру сна и вовсе как не бывало. Ее не покидало смутное предчувствие приближающейся беды.
Она встала рано и вышла из дома. Ноги сами, как это часто бывало, привели ее к Нилу. Рыбаки уже погрузились в большую лодку и мощными ударами весел направляли ее в сторону Фив. Слабые порывы ветра надували паруса других лодок.
Что-то перевернулось в сердце Ренисенб, пробудив неясное желание, у которого не было имени. Она подумала: «Я чувствую… Я чувствую…» Но Ренисенб не могла определить, что именно. То есть у нее не находилось слов, чтобы описать свои чувства. «Я чего-то хочу – но чего?»