Багряная летопись

— А… друа! А… гош! — звенели веселые приказания. — Месьё, ангаже во дам: вальс женераль! — И кавалеры бросились к своим дамам и вновь закружились в вальсе. Оркестр усилил темп, все труднее было Безбородько уследить за Наташей.

«Мертвенький Игорек, конечно, хорошо, но, пожалуй, уже следует закрепить дело и с другой стороны, хватит тянуть да оттягивать! Сегодня же должна состояться решительная атака. Сколько можно оставаться безответной к моей ласке и заботе?»

Он мысленно раздел ее, разъяряясь все больше и больше, и с трудом нашел силу, чтобы благосклонно ответить Игорю, доставившему Наташу назад. Юноша увидел его неестественно дикий, впрочем ставший сразу же приветливым, взгляд, смешался и раскланялся, а Безбородько, положив руку на шею Наташи, привлек девушку к себе и шепнул:

— Повеселилась? Ну, я рад. А теперь пора и за работу, милая. Вон в том углу выпивают наши иностранные друзья, видишь?..

Добрый дядя вполне может допустить на людях фамильярность по отношению к молоденькой племяннице, — Наташа внутренне сжалась, готовая к немедленному отпору, но сдержала себя и даже сделала веселый книксен. Уловив мимолетно сверкнувшую и тотчас исчезнувшую молнию в ее глазах, Безбородько вполне оценил поведение Наташи. «Ох сильна, ох сильна! — подумал он, глядя ей вслед. — Ведь я под каблуком у нее буду, пожалуй. Эх, поскорей бы мне под этот каблук! Да, чудеса с тобой, Василий, происходят, форменные чудеса… Ну что ж, значит, судьба!»

Домой они вернулись после трех часов ночи. Стол был предусмотрительно накрыт заботливой хозяйкой. Переодевшись в халат, Наташа вышла в столовую, потому что Безбородько попросил ознакомить его с записями, сделанными на балу: в десять утра он должен информировать о них Ханжина.

— Наташенька, тебе какого чаю?

— Не очень крепкого.

Он налил чаю ей, налил себе, пододвинул поближе к ней вазочки с пастилой и печеньем и взялся за карандаш: «Итак?»

Наташа вынула свой крошечный блокнотик и принялась расшифровывать запись:

— Значит, я набросала стенограмму сразу после их разговора, по свежим следам.

Говорит Гревс: «Я имею сведения, что эта французская собака Жанен заметно укрепляет положение Деникина».

Говорит Нокс: «А между тем южные концессии не помешали бы и нам, а?» (Оба смеются.)

Снова Нокс: «Очень важно убедить Верховного, что резервный корпус Каппеля должен быть отправлен на север».

Гревс: «Я видел здесь толстую свинью Нарышкина, посланника адмирала. Надо бы внушить ему эту мысль».

Нокс: «Согласен. Например, так: у Ханжина дела идут настолько блестяще, что он задает балы… Как вы думаете, сколько может стоить Нарышкин?»

Гревс: «Бутылку хорошего коньяку! (Оба смеются.) Кстати говоря, генерал, у меня есть к вам претензия: вы косвенно помогаете Ханжину!»

Нокс: «Каким же образом?»

Гревс: «У меня есть сведения, что очень сильный агент вашей Интеллидженс сервис подрывает силы красных как раз на путях армии Ханжина».

Нокс: «Но, генерал, это просто значит, что наша разведка, которая согласно договоренности работает на юге, действует эффективнее, чем ваша, которая курирует северный участок. Я думаю, что в борьбе против красных все средства хороши».

Гревс: «Да, конечно, но досадно, что эти средства не планируются более целесообразно. Об этом следует доложить наверх».

Нокс: «Не возражаю. Смотрите, вот идет краса и гордость йоркширского свиноводства генерал Нарышкин. Значит, одна бутылка, не больше?»

Гревс: «Можно и две».

Нокс: «Его брюхо разорит нас». (Оба смеются.)

На этом, Василий Петрович, запись моя кончается, потому что они ушли в кабинет.

— Наташенька! Золото бесценное! Да ты понимаешь, как важно нам знать всю подноготную наших союзничков! Как важно знать их противоречия! Смотри-ка, Гревсу даже Уильямс не по нутру, потому что он работает не на севере, а на юге, то есть с нами.

— Уильямс? Не знаю…

— Не знаешь? Да это тот человек с письмом от твоего отца, благодаря которому я впервые увидел тебя. Помнишь, в Петрограде?

— Еще бы не помнить, — вздохнула Наташа. («Это был последний день, когда я видела Гришу».)

— Может, будет так, даже наверняка будет: друзья-толстосумы захотят закупить тебя, — задумчиво произнес Безбородько.

— Меня? — Наташа звонко рассмеялась. — Феерия!

— Ты зря смеешься, девочка, — задумчиво ответил Безбородько. — Почему бы не подумать о будущем… Каждый должен думать о своем будущем… Впрочем, относительно заморских тузов мы еще решим… Да, Уильямс… Сколько случайностей в мире. А наша с тобой встреча? Если б ты знала, какую нечеловечески трудную жизнь приходилось мне вести и как ужасна она теперь. И вдруг надо мной засветилось солнце. Ты, ты — мое солнце! Твои лучи развеют мрак моей жизни, благодаря тебе я выплыву из темноты к свету! — Он схватил ее руку и принялся целовать. — Наташа! Наташа! Пожалей меня! Пожалей! — исступленно молил он.

— А как пожалеть? — медленно и недобро спросила она. — И за что пожалеть?

— Не отвергай меня! Скажи мне «да», скажи, что я могу хоть надеяться. Да? Да? — Он жадно и искательно заглядывал снизу в ее глаза, стоя на коленях.