Багрянец

Человеческие останки, найденные в пещере Брикбера, взаимодействовали с оксидом железа на протяжении шестидесяти тысяч лет».

Учитывая, что Большая палата лежала всего в пяти километрах к востоку от старой развалившейся фермы Уиллоуза, где Стив теперь сгибался в три погибели, едва ли это было совпадением.

«Наверно, какой-то обычай у хиппи. Языческая фолк-музыка… традиция такая у них».

О наркоферме речи не шло, просто какая-то странность в девонской глуши: обладающий некоторым влиянием старик воспроизводит древние практики.

«Видимо, наследие его старых торжеств. Но все это безвредно. Не пугаться».

Уиллоуз убил себе мозг ЛСД в семидесятые, и, скорее всего, спасения для него не было. По крайней мере, на это все указывало.

«А как же туристы, виденные Мэттом Халлом с воздуха?»

Стиву вдруг представилось, как его окружают эти же дикие красные люди. Его охватила тревога.

Красный народ шел босиком по выбитому асфальту. Большая часть гостей выглядела совсем невыгодно: обвисшие животы и груди, дряхлые гениталии, руки и ноги некоторых украшали бледно-синие татуировки, выглядывавшие из-под краски. Только когда люди, замыкавшие процессию, поравнялись со Стивом, он заметил то, что они несут в своих алых руках.

Все красные люди держали по темному камню, за исключением двоих лысых полных мужчин, которые волокли копья с каменными наконечниками. «Оружие». Этого Стив в своем положении совсем не хотел увидеть. У тех гостей, что имели волосы, они топорщились оттого, что были напомажены красным. Вот так страсти, вот так страх.

Невзирая на едва заметный порыв снять фото, Стив не посмел пошевелиться – стоит кому-то в жуткой процессии глянуть на обочину, как его увидят. Фотограф делал вид, что он каменный.

Красные люди направлялись к пони на дороге. Лицо мужчины с клокастой бородой, который держал поводья, приняло торжественное выражение, а его псы радостно запрыгали вокруг красных людей. Голые гости принялись гладить дрожащую лошадь, издавая странный мелодичный свист и оставляя на боках, ребрах и толстой шее красную краску.

Тот глаз пони, что был виден, широко распахнулся и побелел – в нем читался страх. Стив его понимал.

Странная красная процессия продолжила свое движение стройным шагом к зданиям вдали, а во главе шел мужчина с измазанным краской пони.

Издалека Стив наконец-то снял фото, отключив вспышку – еще было достаточно светло. Увеличив изображение, он наблюдал, как процессия вошла в открытые двери самого большого сарая, склонив головы и подняв руки, будто приветствуя кого-то.

Теперь речь уже не шла о наркотиках или пропавших людях – теперь имело значение только безудержное любопытство Стива. Его страх рассеялся, уступив место предвкушению. Один внутренний голос, подчиняясь инстинктам, кричал от страха и умолял его скорее бежать; другой – тот самый, что подсказывал становиться на доску для серфинга при сильном ветре и яростном приливе или нырять в море с обрывов, – предлагал еще посмотреть. Место оказалось настолько диким, что бросать было нельзя.

Безудержный порыв подтолкнул Стива, и тот, проследовав через длинную траву мимо размокшего дивана, скользнул по шатким ступенькам прямо в дверь старого дома.

* * *

Внутри очень долгое время явно ничего не менялось. И, скорее всего, не убиралось.

Прямо за дверью оказалась большая кухня, ведущая в плохо освещенную столовую, непроходимую из-за мебели, грязной посуды, гор коробок и стройматериалов. Здесь воняло животными и застарелым жиром; на газетах стояли стальные миски для собак, и корм, рассыпанный вокруг, прилипал к дерьму на ботинках Стива.

В коридоре за столовой тоже было полно ведер, инструментов, садовой техники и газет. Перед входной дверью, верхнюю треть которой украшал витраж, горела одинокая лампочка.

Стол в столовой был погребен под одеждой.

«Все они разделись в этой дерьмовой кухне, чтобы выкраситься в красный».

Стив сфотографировал.

Краска, которая сейчас покрывала их тела, хранилась в четырех пластиковых ведрах, вроде тех, в которых продают краску для дерева в хозяйственных магазинах.

Вид беспорядка и резкое понимание, что он очутился в чужом доме без разрешения, вернули Стиву разум. Он решил, что увидел достаточно, и повернулся к черному ходу. Может, еще проведет быструю рекогносцировку сарая внизу по дороге – а потом домой, пока не совсем стемнело. Фонарик у него на всякий случай был.

Но ни одного шага к черному ходу Стив так и не успел сделать.

В его жизни не раз случалось так, что чувство сожаления – неспособность самому поверить в то, что он и правда совершил нечто настолько дурацкое и импульсивное, – охватывало Стива, лишая всех мыслей, кроме одной: он мог сделать другой выбор, пойти по иному пути, но, как правило, принимал менее разумное решение. В последнее время Стив не так часто испытывал подобное – он становился старше и реже шел на риск. Но в тот миг им снова со всей силой овладело знакомое ощущение – нечто среднее между поражением, почти полной беспомощностью и тошнотворной ненавистью к себе.