Багряные скалы

Влюбленный в свой MG-34, как в женщину. Вот и сейчас, что-то перебирает в патронной ленте, проверяет, поправляет. Сам же агрегат стоит наверху, на позиции, заботливо покрытый мешковиной. Из бандуры своей Яки творит чудеса, на стрельбище то цифры на мишени дырками выводит, то буквы. За компактные габариты и огневую мощь, кличка у него "Карманный линкор", для удобства, естественно, укороченная до "Линкора".

В углу похрапывает Буадана. Сын иерусалимского строительного подрядчика. Темпераментный, как дохлая медуза, Буадана оживляется только в бою… ну или если есть шанс с кем-то подраться. Остальное время этот здоровенный "иракец" тихо дрыхнет где-нибудь подальше от командирских глаз. Вроде сын богатого папочки, ходил в хорошую школу, а шпана шпаной. Формально он второй номер у Линкора. На деле же Линкору никто не нужен, ему только ленты подноси, вот Буадана и носит.

Справа от Буаданы ковыряет ножом пол Шарабани, высокий, тощий йеменец. Бормочет под нос ругательства. Он всегда ругается, со своим смешным певучим акцентом. Разговаривает Шарабани оглушительно громким голосом. Его всегда слышно. По-другому он просто не умеет. Каждый раз перед отходом ко сну Шарабани выдает краткую тираду, характеризующую минувший день. Форма может варьироваться, но смысл обычно остается неизменным:

Все сабры – бляди,
Включая репатриантов и арабов…

Покончив с обвинительной частью Шарабани переходит к политинформации и заявляет что-то вроде того, что следующая мировая война начнется в гребаном Китае, после чего наступает очередь «вестей с полей» и обещаний создать кибуц прямо в море или под землей. Завершив монолог, Шарабани бревном валится в постель или в то, что ее заменяет на данный момент, и засыпает.

Главное достоинство Шарабани, кроме умения ругаться – потрясающее чувство местности, он плохо читает карту, но каким-то внутренним чутьем улавливает ландшафт. Без всякого компаса определяет стороны света, всегда знает нужное направление.

Наверху, в выжженной солнцем траве лежат Двир и Герши. Фраза Наполеона о маршальском жезле в ранце каждого солдата, как нельзя лучше подходит к Герши. Даже прогуливаясь с девушкой в парке, он приговаривает: здесь удачная позиция для пулемета, а тут самое место для засады.

Девушки реагируют по-разному. Кто-то пугается и крутит пальцем у виска, другим нравится. Попадаются, однако, и видавшие виды девицы из приграничных мошавов и кибуцев, эти легко поддерживают разговор, высказывая свою точку зрения на сектора ведения огня, расположение пулеметных позиций, и прочую установку минно-проволочных заграждений.

Командиры, естественно, к болтовне Герши не прислушиваются, действуя по собственному разумению, но если что-то идет наперекосяк, он обязательно бормочет под нос: я ведь говорил…

Еще был Адам – дружок Дмитрия по кибуцу, все такой же: белобрысый, спокойный, как и в день их первой встречи в киббуцном общежитии. Вместе призвались они в НАХАЛь, вместе попали в парашютисты.

В других отделениях тоже хватало персонажей. Один Шарет чего стоил. Его всегда называли только по фамилии, видимо из-за дяди Моше Шарета, главы правительства Израиля. Парень подобным родством совершенно не кичился и не отличался от остальных. Но однажды отколол номер как раз в духе парашютистов. Их отпустили на "автэр" то есть в увольнение с вечера до завтрашнего утра. Шарет был родом из Дгании и за ночь никак не успел бы смотаться домой через всю страну. И тут он вспомнил про дядю. Проживал дядя в Тель-Авиве, в собственном доме. Будучи избран главой правительства, он не посчитал нужным сменить жилье, просто дом усиленно охранялся. Племянник в детстве частенько и подолгу гостивший у дяди, пролез через одному ему известный лаз. В доме все уже спали и он, перекусив, чем бог послал, улегся спать в салоне. Рано утром племянник выбрался тем же потайным способом, незамеченный ни охраной, ни обитателями. На дядином столе он оставил записку, в которой предложил уволить охрану и набрать новых, желательно из парашютистов.

За племянником приехали на следующий день, прямо на стрельбище. Правда, выяснив подробность проникновения, отпустили восвояси.

Медленно тянулось время. Солнце взошло, и густая влажная жара постепенно просачивалась в развалины, изгоняя иллюзию ночной прохлады. Горячее душное марево заполнило колодец фундамента. Листья оливы лениво шелестели над головой.

Дмитрий, отстранено, словно со стороны поглядывал на товарищей. Прикидывал, сможет ли когда-то и он стать таким. Готовым в любой момент, не задумываясь пожертвовать собой, ради других. Например, таким, как недавно вернувшийся из иорданского плена Малыш Дамари. Его ранило в ногу и в голову во время операции в Иорданской долине, за линией границы. Видя, что он задерживает движение, подвергая опасности остальных, Дамари потребовал оставить его. Иорданцы пытали Малыша Дамари полгода, но он им не сказал ни слова.