Багряный лес

— Пытались поймать?

— Было дело. Но до того, как мы успевали открывать дверь, оно таяло, исчезало.

— Приплакал, — задумчиво сказал Лекарь.

— Не понял?

— Это не медицинский термин. Народный. Бабки раньше советовали не очень убиваться по умершим, чтобы не вызвать с того света. А я помню, как он горевал — всем тошно становилось!.. Честно говоря, мало кто из нас в "четвертой" верил в то, что он выживет.

— Мало надежды было и у нас. — Суровкин нахмурил брови и потер лоб. — Странная ситуация получалась: только мы его из шока выведем — следователи придут… Допросы. Факты же четко и ясно говорили, что не мог он быть в Киеве, когда убили Викторию! А они твердят свое, тоже факты: а как, мол, объясните сперму, слюну, кровь и кофе?.. Что тут скажешь? Донимают его целыми днями, и он снова в ступор. Опять выволакиваем — так эта призрачная красавица пожалует… Он снова в "яме". Однажды едва откачали. У него пульс пропал и дыхание остановилось. Клиническая смерть. Потом на поправку пошел. Медленно, правда, но куда было спешить? Мы не торопили события, иногда помогали, и то очень редко — сам выбирался.

— Сильный парень, — подтвердил Лекарь. — Это у него от любви приключилось, а я, как ни силюсь, свою жену вспомнить не могу, не говоря о том, чтобы ее дух вызвать. — И, сокрушенно замотав головой, налил пиво в стакан. — Могу вспомнить, что и как делала, как говорила, смеялась, плакала — разное в жизни бывает, даже услышать могу, а увидеть в памяти всю — нет.

— Это оттого, что вы, Дмитрий Степанович, человек сильный, а Саша — нет. Он не смог примириться с потерей — его сознание воспринимало все слишком ярко, до мельчайших деталей, как бы фотографировало, а ваше, чтобы не причинять невыносимых страданий душе и телу, не калечить мозг, не разрушить его безумием, а может, и убить, спрятало образ вашей жены в глубину памяти. Пройдет боль, и вы Марию обязательно вспомните. Вы ее очень любили, как бы вы не убеждали себя в обратном. Уверяю вас, ваша память хранит все ее черты до последней детали. Знаете, это, как у людей верующих: верят в бога, знают, что он есть, но только в самые откровенные мгновения познают его.

— Складно все у вас получается, Андрей Юрьевич, — грустно заметил Гелик. — Если бы все так и было — оказался бы я в этих стенах? Случилось бы это со мной там, в управлении? Андрея я тоже любил…

— У вас несколько другая ситуация… Постараюсь объяснить. Нет людей похожих. Даже их болезни, пусть и называются одинаково, но на самом деле все-таки разные. Нельзя сравнивать вас с Лерко, хотя, ваши душевные болезни были вызваны сходными проблемами — потерей близких и любимых людей. Дело в том, что психика человека, при всей ее уникальности, однобока, когда речь идет о характере, типе, и на самом деле — непредсказуема. Замечаете, сколько противоречий? Но они закономерны и обязательны, чтобы была личность, — поторопился добавить С уровкин. — Удар, полученный вами со смертью сына был сокрушительным, но выстоять вам, устоять под ним, помогла Мария… Да, да! Не удивляйтесь, уважаемый! Вы пережили одно потрясение, адаптировались к нему, включили в свой опыт, и эта, если хотите, привычка помогла пережить вам гибель сына. А сюда вас привели обстоятельства. Именно те обстоятельства, смею вас уверить, которые окружали смерть Андрея. Вот как раз с ними-то вы и не смогли совладать — опыта не было.

— Значит, я должен благодарить Марию, — сухо и тихо сказал Лекарь. — Она всю жизнь мне помогала, помогла и после смерти.

— Можно объяснить и так.

Они допили пиво, дальше болтая о пустяках: оба проявляли большой интерес к последнему футбольному поединку между командами "Сен-Жермен" из Франции и киевским "Динамо". "Динамо" неслось к чемпионскому титулу со сверхзвуковой скоростью. Предстояла турнирная встреча с кубинской командой "Панаор", сильными соперниками. Спорили, строили прогнозы, снова спорили.

— Я хотел вас предупредить, — неожиданно суровым тоном начал врач, почему-то отводя глаза. — Не знаю, чем и кому точно, но вы крепко насолили в жизни какому-то очень влиятельному и могущественному человеку.

Гелик тупо посмотрел на него. Ему было трудно перестроиться так сразу с футбольных баталий на какие-то "солонки".

— Мало ли у меня в жизни было врагов, — безразлично ответил он.

— Мне бы хотелось, чтобы вы были чуточку серьезнее. Я говорю дело, а не развлекаю вас. — Суровкин посмотрел на него в упор: — Я посчитал своим долгом предупредить вас: кто-то очень не желает, чтобы вы отсюда когда-нибудь вышли. Это смертельная опасность. Вы имеете полное право защищаться, но ваши враги и их подручные будут не с голыми руками, и будут чувствовать себя с вами более свободно и уверенно — на их стороне закон.

Гелик судорожно сглотнул:

— Я…

— Подождите. Дослушайте… Вы мне очень симпатичны, и я понимаю, что вам здесь не место и делаю все возможное, но пока без результата. Обещаю, что не остановлюсь на этом.

— Спасибо. Но, что я сделал? — Лекарю хотелось кричать от возмущения. — Вы говорите о столь могущественных врагах, которых у меня никогда ни было!