Багряный лес

И он уже было собирался выйти во двор, когда увидел, как она вышла из сарая и все последующие мгновения, пока женщина шла к хате через весь двор, стоял у окна, застыв от восхищения.

Она была одета в длинную, вышитую по краям затейливым, нечитаемым на большом расстоянии, узором сорочку. Хотя и свободна была одежда на ней, но под ней мужским опытом легко определялся стройный и изящный стан, колышущаяся и упругая полнота груди, ровные плечи с чистой кожей, высокая шея… Женщина шла неторопливо, отклоняясь вбок для противовеса, чтобы было удобно нести полное деревянное ведро с белой жидкостью, свободной рукой она высоко, намного выше колена, подобрала подол сорочки, чтобы она не мешала при ходьбе, поэтому были видны стройные, очерченные плавными линиями ноги, белизной своей кожи совсем немного уступающие молочной. Маленькие стопы были босы и ступали по траве, еще полной рассветной бриллиантовой росы, но женщина, это было хорошо видно, шла нарочно неторопливо, невысоко поднимая ноги, чтобы насладиться свежестью утренней влаги. Она задумчиво смотрела себе под ноги, тонко и мягко улыбаясь таинству своей женской мысли, как улыбаются по-настоящему счастливые женщины.

Женская красота бывает разной… Есть публичная, сценичная, которую можно наблюдать даже без грима, и совсем не обязательно на подмостках. Она впечатляет, бывает довольно сильной и может вызвать определенное волнение у почитателей. Но это только оболочка, которую в большинстве случаев можно считать, и вполне справедливо, ошибкой природы, проявлением ее лицемерия или коварства, но ее глубину зачастую не понять большинству поклонников. Причина последнего в том, что на самом деле никакой глубины нет, а вместо нее ошеломляющая глупость, что сопровождает этот сорт красавиц. Есть красота определимая, та, которой как бы и нет, но есть чудаки, которые какую-нибудь простушку видят не иначе, как королевой красоты всего мира. У нее может быть слишком тяжелым, даже излишне мужественным подбородок, но ее сердце в противовес этому и с ценным избытком может так покорить своей добротой, отзывчивостью, чистотой, что не только она станет для вас топ-моделью, но и весь мир засверкает и расцветет весной. Эта та красота, которая не внешняя, но внутренняя, и ее предпочитают считать самой совершенной из всех существующих на Земле. Но, думается, что такую философию исповедуют те, кто проиграл в борьбе за настоящую. Не они ли восхищаются улыбкой Джоконды?.. Но есть та единственная, идеальная и воистину божественная красота, своим совершенством доказывающая собственную непринадлежность этому миру. Она есть. Она пугает нерешительных, злит завистников, делает героев из трусов, благородных из подлецов. В ней всего достаточно, как в настоящем искусителе: внешней идеальной красоты и полной внутренней, участия и безразличия, милости и ненависти, доброты и злобы — одним словом, полной гармонии. Она, как знаменитый ковчег, полна всего, что есть в мире людей, и эта полнота самая притягательная и самая желанная, и… непостоянная с избранниками, словно стремится доказывать, что не единственна. Она — жемчужина в суетном океане жизни.

Ее лицо, фигура, движения — все было возвышенно идеальным. И справедлива была растерянность Александра, который не мог представить себе, что эта дева могла запросто идти после утренней дойки с ведром молока по сельскому двору, когда ей место было в королевском дворце! Еще он испытал легкую панику от осознания того, что эта богиня должна была войти в дом, в котором находился он.

Она вошла, стала на пороге и широко улыбнулась — вспыхнула, ослепила своей красотой.

— Вы так рано встали? — Голос ее журчал весной, звучал хорошим настроением в тихом уюте светлицы, и уже невозможно было представить другого места, где он мог бы так раскрыться до каждой своей поющей струнки, разлиться нежностью и полнотой. — Я предполагала, что вчерашнее ваше приключение даст вам более щедрый сон. — И спохватилась, занялась с завидным хозяйственным опытом, когда нет ни единого лишнего, суетливого движения, процеживанием молока. — Вы ж голодны! А я, глупая, потчую вас болтовней…

Вскоре на столе стоял кувшин с парным молоком, рядом лежали щедро нарезанные ломти каравая. Так и не сказав ни слова, Саша сел за стол и стал есть. Голод оказался сильнее растерянности. Женщина также села за стол напротив своего гостя, но не ела, а наблюдала за ним. И когда Александр было набирался решимости, чтобы взглянуть на нее, он всегда сталкивался с ее взглядом, в котором была ласка и любование.

— Меня зовут Анной.

Он был уже сыт, и слегка хмелен от этого. И мог смотреть на нее, не пряча глаз. Он нашел еще одно определение красоты этой женщины: она была стержнем всего того, что было вокруг них: хаты, убранства, цветения сада, солнечного нового дня, весны… Если бы не было Анны, вполне могло оказаться так, что была бы скупая на краски, черно-белая и холодная зима.

— Меня — Александром, — ответил он. — Вот только не знаю, благодарить вас или нет… Я не знаю, как и почему я оказался здесь.