Багряный лес

Проснулся он от запахов. Не открывая глаз, он старался прочитать эту странную книгу ароматов. Сильнее был запах свежевымытых полов. И он быстрее всех опрокинул его сознание в прошлое, давнее, почти забытое детство. Он помнил, что так пахло в доме у бабушки, когда гостил у нее на школьных каникулах, в деревне. Такая же утренняя тишина, свечение дня, ненавязчиво пробивающее сомкнутые веки золотом лучей, и обязательная подспудная нега, канувшего в небыль мгновение назад нежного и спокойного сна — расслабляющая шелковыми нитками истомы тело, недвижно лежащее на мягкой постели. Наверное, это можно было назвать счастьем. Да, именно так… Тихий шелест листьев в саду сразу за распахнутым окном, сладкий и сильный, до головокружения, даже немного приторный запах буйного фруктового цвета. Александр, почувствовав этот запах, даже зажмурился от удовольствия, представляя, как выходит в этот сад, под утреннюю метель из белых лепестков, кружащихся в хрустальной свежести раннего ветра, как застывает там, сладко жмурит глаза, и стоит так, чувствуя на своем лице ласку падающих вишневых и абрикосовых лепестков, слушает деловое, торопливое жужжание пчелиной армии, собирающий богатый весенний нектар. Невесомый шелест бело-розовой пурги, сросшийся с монотонным гулом пчелиных хлопот, часто пробивал задорный перелив птичьего пения, воробьиного щебета и торопливого лопотания маленьких крыльев. Гордо, степенно кудахтали куры, наверняка копошась в какой-нибудь прошлогодней (как ни странно и стыдно признаться) пахучей куче навоза. К нему добавлялось более гордое гоготанье гусей, настоящих королей подсобного хозяйства, которые должны были, как продолжал представлять Александр, медленно вышагивать где-нибудь за воротами по еще непыльной, незаезженной проселочной дороге, по преддворью, сыто, выборочно пощипывая сочную свежую траву. В стойле терлась головой о деревянную дверцу телка, поддевала ее рогами и требовательно мычала, ожидая утренней дойки… И звенело уже пустое ведро, которое несли в чьи-то руки на выручку первой кормилице в селе, корове. Парное молоко… Представилась густая белая жидкость, с пенкой после процеживания, теплый и живящий аромат, слегка утяжеленный запахом навоза, — и Саша почувствовал, как его рот мечтательно наполняется слюной, а желудок недовольно сжимается от голода.

Он понимал, что лежит в доме, под одеялом, пахнущим сном и покоем, в хате, в которой распахнуты настежь все окна и дверь, и через окна врывается нежная энергия нового дня. Она была настолько сильна, что требовала движения, деятельности, например, вместо физзарядки (что может быть лучше!) выйти на сеновал и побросать на подкормку скоту прошлогоднее сено, сохранившее за долгую зиму тонкий аромат ушедшего лета, разогнать, разбить вдребезги эту уже кандальную негу, и нисколько не устать, а наоборот подкопить, зарядиться той энергии, которая утвердит тело и сознание, укрепит их и обяжет быть хозяевами нового дня жизни.

Вскочив на кровати, опустив с нее ноги на пол и открыв глаза, Саша застыл в изумлении…

Он прекрасно помнил, что произошло с ним за последние сутки, с того самого момента, когда он купил билет во Львове, своем родном городе, на рейсовый киевский автобус, и вплоть до прошедшей ночи, которая привела его в Чернобыль. Прекрасно помнил затопленную туманной теменью немую Припять, мучительно и медленно умирающий от яда заброшенности городок… Виорику, Гелика, ночной бой, свой бредовый, но реальный болью в перехваченной железной хваткой в пояснице, полет над туманом и в тумане… Так это был не сон! Беспамятство!!!