Они гуляли по лесу уже примерно полчаса. Можно было радоваться этой обновленной жизни, которая их окружала. Заросли папоротника достигали высоты человеческой груди, поэтому получалось, что часть тела постоянно находилась в прохладной тени этих растений, а другая — нежилась в богатом и щедром на лесные ароматы и летнее тепло воздухе. Это было то время года, когда чувствуешь себя полностью комфортно: уже нет холодов зимы и ранней весны, но еще нет звонкого летнего зноя. Но Лерко не чувствовал уюта, хотя очень любил и эту пору года, и лес вообще. Они гуляли втроем, исследуя таинства леса, в котором давно не ступала человеческая нога, и он буйствовал, был по-королевски роскошен своей природной, почти идеальной одичалостью. Но прогулка мало приносила радости двум из трех, кто сейчас промерял лесную, едва заметную за опавшими сосновыми иглами и шишками, тропинку. Лерко постоянно с опаской косился на того, кто тонко скулил, расправив свои гигантские крылья и сложив их таким образом над собой, что получался большой зонт, укрывающий от лучей солнца. Это черное чудовище часто дышало, скаля свою ужасную пасть с длинными белыми иглами зубов, расположенных непривычно в середине верхней челюсти, но постоянно следовало позади мужчины и женщины, исполняя строгое распоряжение своей хозяйки, ведьмы Анны: охранять Лерко даже ценой своей жизни… Глядя на объект охраны, чудовище щелкало челюстью и постоянно алчно облизывалось. Было неприятно ощущать его ненавидящий, вечно голодный взгляд на своей шее. Это ощущение было настолько реальным, словно кто-то касался кожи кусочком льда, после чего по всему телу пробегала густая волна мурашек, и Александр резко оборачивался.
В очередной раз обернувшись в сторону упыря, он повысил голос, моля свою спутницу о помощи:
— Виорика! Я не могу спокойно идти, когда этот монстр дышит мне в спину!.. Да и воняет от него, как из канализации! Не могла бы ты его убрать, а?
Женщина обернулась и развела руками:
— Извини, но они, злые, очень преданы своим хозяйкам, и будут в точности исполнять все их распоряжения. Можешь его не опасаться, он не сделает тебе ничего плохого.
— Что-то с трудом верится, — пробормотал Александр и вдруг пошел навстречу упырю, который от такого оборота даже сложил крылья за спиной, и стал в нетерпении потирать свои огромные черные руки, как это делают дети, когда ожидают, что вот-вот им вручат долгожданный подарок. Он замотал головой и чаще защелкал челюстью, проверяя крепость своих длинных и острых зубов.
— Не стоит его провоцировать, — предупредила Виорика, однако не спешила вмешиваться, оставаясь на своем месте. — Он не убьет тебя, но покалечит. Ты даже себе представить не можешь, сколько воли и сил он тратит на то, чтобы не броситься на тебя и не насытиться твоей кровью.
— Представляю! — отозвался на ходу Александр, которому было тяжелее всего терпеть ожидание того, что вот-вот на тебя бросятся, и воткнут свои клыки в твою шею. Он был бы рад схватиться с этим монстром, чтобы наконец закончить эту невыносимую пытку ожидания. — Но если ты не можешь мне помочь, я постараюсь помочь себе сам. К этому времени у меня поднакопилось достаточно опыта, чтобы справляться с большинством проблем…
Он подошел к упырю и остановился на расстоянии вытянутой руки.
— Отче наш, сущий на небесах. Да святится имя твое, да придет царство твое, да будет воля твоя и на земле, как на небесах, — начал читать он, когда его перебил пронзительный женский крик:
— Не надо, Саша-а-а!!!
Упырь закрылся, почти завернулся в свои кожистые крылья, и стал медленно отступать, осторожно ощупывая голыми черными стопами землю под собой. Он уже не скулил по-собачьи жалобно и тонко, а выл, тихо и глухо. Наконец, ударив крыльями по воздуху, монстр с оглушительным вскриком взмыл вверх и скрылся в густых кронах сосен.
— Так-то лучше, — произнес довольным голосом Лерко, запрокидывая голову и стараясь в высоте рассмотреть среди ветвей и сучьев черное тело вампира. Но ничего не было видно.
Он вернулся к Виорике. Женщина плакала. Саша хотел было подойти к ней ближе, обнять, приласкать, успокоить, но ужаснулся своей мысли. Да, она была живая. Он это знал точно и определенно. Она была теплой, натуральной… такой, какой должна была быть женщина, живой человек. Но между этой реальностью, и той, что осталась в прошлом, и, впрочем, могла приниматься, как игра воображения, между всем этим был факт смерти. Но не настоящий, а какой-то размытый, неточный, но все же он назывался словом "смерть", которое уже само по себе подразумевает невозможность возврата.
Стоя возле плачущей Виорики, Александр думал о времени. Да, он мог не оказаться на четыре года на больничной койке, пораженный безумием, а мог пойти вслед за ней. Ведь для этого она встречала его тогда на Львовском вокзале. Не сказала, не намекнула ему ни единым словом, не дала тогда понять, для чего она пришла, для чего была с ним, почему была его… А время всё рассказало, но его надо было прожить. Он задумался о том, что его бы ожидало там, если бы он пошел вслед своей любви.