Багровая книга

   Старику Брусиловскому сказали, забрав все вещи:

   -- Иди с Богом.

   Он пошел, его застрелили в спину.

   Оставшиеся женщины сидели в сарае, и видели, как соседские прислуги расхищали их добро. Прислуги заметили их и подбежали к бандитам:

   -- От це жидовка бачила, як мы бралы,-- крикнула одна, -- пойдить и убыйте их, бо як вы уйдете, нас в тюрьму посодять.

   Бандиты бросились за женщинами,

   Брусиловская убежала в сад, но ее догнали, и она стала умолять:

   -- Товарищи, у меня мужа убили трое сироток осталось. Я в положении. Кому я могу повредить. Умоляю вас, не лишайте моих деток матери.

   Ей крикнули:

   -- Ничего им не будет, твоим жиденятам, молчи! И убили ее.

   164

35

На вокзале

   Маруся Украинская очень похожа на русскую, и потому ей удалось пробраться на вокзал в Смеле. Bсе солдаты были пьяны. Она обратилась к матросу с просьбой за арестованного еврея.

   -- За жида просишь,-- сказал он,-- что они вам хорошего сделали? Да, впрочем, я могу... помиловать. Я все могу. Вы знаете, я ужасно ненавижу жидов, но вашу просьбу исполню: идите, забирайте вашего жиденка.

   А на вокзале шел визг, гам, смех, самое непринужденное веселье. Среди банды она узнала черкасских гимназистов, гимназисток, офицеров, людей общества. Bсе отплясывали под звуки граммофона.

36

93 года

   Моему мужу 93 года.

   Когда евреи бежали из села Орони, я должна была искать для своего мужа подводу, потому что идти он не мог. Но мужики, к которым я обращалась за подводой, отказали мне, говоря, что они получили строгий приказ:

   -- Евреев не возить.

   К нам ворвалось 10 повстанцев и потребовали, чтобы мы им указали,-- где находятся наши сыновья-коммунисты.

   Начали бить нас.

   Старик отдал им последние 200 рублей, и они ушли. Дальше оставаться дома мы уже боялись и решили куда-нибудь спрятаться. Мы стали пробираться в сарай. Мне это удалось.

   А старика уже заметили и повели в ближайшую хату. Я слышала, как они требовали у него, чтобы он выдал сыновей.

   Он с раздражением ответил:

   -- Оставьте меня в покое.

   Выстрелили в него 3 раза.

   Он упал.

   Тогда уже мертвому, ему разрубили голову и разрезали лицо. Раздели его и забрали все вещи.

   Слышала, как они говорили между собой.

   -- Надо найти его жену, она тут где-нибудь. Хорошо запрячь ее, чтобы она отвезла мужа к реке.

   165

   Другой сказал.

   -- А потом мы ее утопим.

   Я начала пробираться через заборы, пока не добралась до конца деревни. Там знакомый крестьянин сжалился надо мной, но боялся пустить к себе в хату и запер меня на ключ в сарае с картофелем.

37

Раскаявшийся староста

   20-го марта пришли к нам в деревню Печки десятка два струковцев. Они были назначены охранять реку и сторожить пароходы.

   -- Будут пароходы,-- говорили они,-- будут золотые браслеты, часы и хорошие сапоги.

   Часть их расквартировалась в деревне. Меня встретил на улице струковец и крикнул:

   -- Ты еврей... коммуны вам захотелось! Вы ее найдете в воде или под водой!

   Я стал ему возражать.

   Вокруг собрались крестьяне.

   Солдат оказался недалеким, ему нечего было отвечать на мои доводы, и крестьяне смотрели на него с иронией.

   Он отпустил меня и ушел

   Вечером струковцы согнали местных евреев и перед пулеметом потребовали контрибуцию.

   Сошлись на 2000.

   Стало спокойно.

   В это время стал наступать большевистский отряд. Евреи оставили деревню и кое-как попрятались в окрестностях. Струковцы победили. Когда через 3 дня евреи вернулись в деревню -- их дома были совершенно разгромлены и все хозяйство исчезло. Оказалось, что почти все вещи были забраны местными крестьянами. Я начал настойчиво требовать, чтобы крестьяне вернули мне награбленное. В этот день струковцев не было в деревне, крестьяне испугались и начали понемногу сносить мою домашнюю утварь.

   Мне сказали:

   -- Сосед забрал перину и подушку.

   Я пошел к нему.

   Он напал на меня зверем -- кричал, как я осмеливаюсь требовать у него,-- старосты деревни, грозил меня арестовать и передать в руки струковцев, как коммуниста. Я увидел, что произошла какая-то перемена в моем соседе. Он был всегда спокойный, своеобразно совестливый, со мной был всегда добр. Я понял, что мне нельзя больше оста-

   166

   ваться в деревне, я должен отсюда выбраться, дабы спасти жизнь, Я вышел из дому и немедленно, как на прогулку, чтобы не заметили меня крестьяне из деревни. По дороге я, по поведению крестьян, заметил, что со мной должно тут что-нибудь случиться.

   Я зашел на минуту в хату к мужику.

   Вслед за мной вбежал туда староста с ружьем.

   -- Ага, ты тут... ты хочешь удрать,-- я тебя сейчас застрелю!

   Насилу мне удалось успокоить старосту.

   Он ушел.

   Приказал мне ждать десятников.

   Я снова незаметно выбрался из хаты и, крадучись, через заборы, поля, утопая по горло в воде, добрался до реки, а оттуда переправился на лодке в Остер. Потом узнал: пришли струковцы на следующий день в деревню, вывели все тамошнее еврейское население, стар и млад, за деревню в поле, потребовали денег. Кто имел -- откупался, остальных раздели почти догола. Мой отец, 75-летний старик, не имел при себе денег,-- и был убит.

   Никого в деревне не осталось.

   Разбежались.