Багровый лепесток и белый

Конфетке больше не кажется, что ее прибежище – это две комнатки большого и таинственного дома, в котором она поспешно пробегает мимо закрытых дверей, боясь рассердить злых духов. Теперь, с приближением Рождества, она ходит по дому, водя за руку Софи, и везде ее встречают как свою. Прислуга улыбается, Уильям кивает на ходу, и никто не упоминает о том, что известно каждому: миссис Рэкхэм у себя, наверху, день за днем проводит в ступоре от снотворных.

– Здравствуй, малышка Софи, – говорит Роза, когда ребенок приносит очередную корзинку свежеизготовленных бумажных гирлянд. – Какая же ты у нас умница!

Софи сияет. Она никогда в жизни не получала столько похвал, и за что? – она просто нарезала ленты из разноцветной бумаги и склеила из них цепочки – именно так, как показала гувернантка! Может быть, найти себе место в мире – дело не такое уж тяжкое и неблагодарное, как внушала ей нянька…

– Где мы их повесим, Летти? – кричит Роза своей помощнице наверху.

Служанки старательно делают вид, что у них мало гирлянд, хотя они уже висят повсюду – на перилах, в курительной комнате (господи, хоть бы мужчины были поосторожней с сигарами!), в посудной (где цепи уже обмякли от сырости, но Джейни так радовалась, что и о ней подумали), на пианино и в той непонятной комнатушке, где раньше вечно пахло сохнущим бельем и мочой, а теперь она пустует. Надо думать, скоро доберутся до конюшни и Стриговых парников.

Вчера заходил продавец падуба, у которого взяли три пука веток – на два больше, чем в прошлом году. («Богато берут, душечка», – подмигнул он торговке омелой, с которой столкнулся, выходя.) И действительно, в доме Рэкхэмов не жалеют денег в желании стереть память о Рождестве 1874 года, которое «праздновали» – если позволительно употребить это слово – в невеселых обстоятельствах. В этом году – пусть никто не сомневается, от лордов и леди до последней посудомойки – Уильям Рэкхэм празднует не хуже других! Вот так! Падуб? Да хоть три мешка! Съестное? Кухня уже лопается от припасов! Украшения? Пускай ребенок делает, что хочет!

Когда маленькая Софи не занимается гирляндами, она с наслаждением рисует рождественские карточки. Конфетка накупила ей дорогих карточек у разносчика, которому Уильям, не без колебаний, позволил войти в дом и разложить в гостиной свои товары, чтобы на них посмотрела прислуга. Кроме обычных – изображений семейного счастья у камина и раздачи милостыни оборванным беднякам – там были и смешные: лягушки пляшут с тараканами, северный олень кусает надутого сквайра. Последняя безумно понравилась кухонной прислуге; все они так жалели, что она им не по карману. Конфетка купила самые дорогие открытки, с выдвижными панельками, со всякими штучками. Вдруг Софи захочется сделать такие же!

Так и вышло. Софи в восторге; судя по всему, у нее никогда не было более роскошной и увлекательной игрушки, чем рождественская открытка в виде дома в строгом георгианском стиле, который, если потянуть за бумажный язычок, раздвигает шторы на окнах, показывая красочную картинку – семью за праздничным столом. Софи не знает слова «гений» и поэтому зовет человека, придумавшего такую невероятную штуку, «мастер-умник»; она часто достает открытку и вытягивает язычок, чтобы напомнить себе, как безупречно все сработано. Рождественские открытки, которые она сама рисует, раскрашивает и склеивает, довольно топорны, но Софи не сдается и упрямо мастерит череду картонных домиков, внутри которых малюсенькие семьи сидят за праздничным столом. Каждый новый домик выходит у нее лучше прежнего. Софи одаривает домиками всех, кто принимает их.

– Ах, благодарю вас, Софи, – говорит повариха. – Этот домик я пошлю моей сестре в Кройдон.

– Спасибо, Софи, – улыбается Роза, – такой подарок обрадует мою мать.

Даже Уильям охотно принимает открытки, поскольку, несмотря на дефицит родни, у него достаточно деловых партнеров и служащих, которые будут тронуты таким редкостным жестом.

– Еще один! – восклицает он с деланым удивлением, когда Конфетка приводит к нему в кабинет Софи с очередной открыткой. – Да ты просто производство наладила, и все собственными руками, да?

Он подмигивает Конфетке, которая не может взять в толк, что именно это должно означать.

После кратких встреч с отцом – кратких из-за его полной неспособности придумать еще одну фразу для дочери – Софи бывает неуравновешенной; возбужденная болтливость в один миг сменяется хныканьем, но в целом, решила Конфетка, Софи полезно быть замеченной человеком, который произвел ее на свет.

– Мой отец – богатый человек, мисс, – однажды объявляет девочка, когда они с Конфеткой собираются взяться за историю, пока что за австралийскую. – Его деньги лежат в банке, и с каждым днем их все больше.

Еще одна отрыжка мудрости Беатрисы Клив – это ясно.

– Есть множество людей богаче вашего отца, дорогая, – осторожно замечает Конфетка.

– Он их всех побьет, мисс.

Конфетка вздыхает, представляя себе, как они с Уильямом сидят под гигантским зонтом на вершине Уэтстонского холма, попивая лимонад, и дремотно глядят вниз на поля созревшей лаванды.