Багровый лепесток и белый

— О да, отец! — восклицает Агнес, разочарованная тем, что священник не разделяет с ней мнения, согласно коему годы эти пролетели словно по мановению ока. Она едва не начинает (пусть он увидит, с кем имеет дело) читать на латыни Confiteor,[60] ибо когда-то затвердила ее наизусть, но успевает прикусить язык и избирает английский:

— Каюсь перед Богом всемогущим, блаженной Марией вечной Девственницей, блаженным Михаилом Архангелом, блаженным Иоанном Крестителем, перед святыми Апостолами Петром и Павлом, всеми Святыми и перед вами, братья — и перед тобою, отец — ибо много грешила в помыслах, словах и делах: моя вина, моя вина, моя величайшая вина. Поэтому я молю блаженную Марию вечную Девственницу, блаженного Михаила Архангела, блаженного Иоанна Крестителя, святых (в этом месте отец Сканлон кашляет и начинает поерзывать) Апостолов Петра и Павла, всех святых и тебя, отец, молиться за меня перед нашим Господом Богом.

Бестонное гудение за решеткой предлагает ей приступить к исповеди. Агнес явилась сюда подготовленной и потому достает из ридикюля листок почтовой бумаги, на который выписала вчера вечером все свои прегрешения — в порядке их появления в дневниках за последние тринадцать лет.

— Вот мои грехи. Двенадцатого июня 1862 года я отдала колечко, которое мне подарила подруга. Двадцать первого июня того же года я сказала этой подруге, задавшей мне вопрос, что колечко еще у меня. Третьего октября 1869-го, когда болезнь поразила все наши розы, я украла из парка соседей прекрасную розу, а позже в тот же день выбросила ее, боясь, что кто-нибудь спросит, откуда она у меня. Двадцать пятого января 1873-го я нарочно наступила на насекомое, которое вовсе не собиралось причинить мне вред. Четырнадцатого июня 1875-го — на прошлой неделе — я, страдая от головной боли, нагрубила полисмену, сказав, что от него нет никакой пользы и что его следует уволить.

— Да? — поторапливает ее священник — в точности так, как в детстве.

— Это все, отец, — заверяет его Агнес.

— Все грехи, какие совершила ты за тринадцать лет?

— Да, отец, а что?

Священник вздыхает, шевелится в кресле, отчего оно звучно потрескивает.

— Перестань, дитя, — говорит он. — Должны быть и другие.

— Если так, отец, мне они не известны.

Священник снова вздыхает, на этот раз громче.

— Непочтительность? — подсказывает он. — Грех гордыни?

— Может быть, я что-то и пропустила, — признает Агнес. — Иногда я бывала слишком сонной или нездоровой, чтобы вести дневник как полагается.

— Ну что же, ладно… — бормочет священник. — Искупление, искупление… По прошествии столь долгого времени ты уже мало что сможешь поправить. Если ты еще встречаешься с подругой, чье колечко ты отдала, скажи ей об этом и попроси прощения. Что до цветка… (он издает негромкий стон)…о цветке забудь. Насекомых же можешь топтать сколько хочешь, они отданы тебе во владычество, как о том ясно сказано в Библии. Если сумеешь найти полисмена, которого ты обидела, извинись перед ним. Теперь: искупление. За то, что ты лгала и грубила, прочитай три раза «Радуйся, Мария». И постарайся поглубже вникнуть в душу свою. Лишь очень немногим из нас удается прожить тринадцать лет, не согрешив ни единого раза.

— Спасибо, отец, — шепчет Агнес, стискивая в ладони листок и склоняясь, чтобы получить отпущение грехов.

— Dominas noster Iesus Christus te absolvat, — бормочет старческий голос, — et ego auctoritate ipsius te absolve… Из-под сомкнутых век Агнес сочатся и одна за другой капают на щеки слезы. — …ego te absolvo a peccatis tuis, in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.[61]

Агнес Рэкхэм выскальзывает из исповедальной кабинки легче перышка и спешит усесться на одну из задних скамей. Для сегодняшнего тайного визита сюда она надела вуаль и простое черное платье: одеяние, которое, разумеется, совсем не похоже на те, в коих она появляется на важных событиях Сезона, однако здесь, в криклвудской церкви Святой Терезы, и отношение ее к возможности быть узнанной стало совсем иным. Задние скамьи удалены от мест, которые занимает постоянная паства, от алтаря и от канделябров, и до того темны, что Агнес, протискиваясь между ними, едва не падает, споткнувшись о подушку для коленопреклонения, которую кто-то забыл вернуть в отведенный для нее кармашек. Высоко над головой Агнес раскинулся недавно выкрашенный в небесную синеву потолок, усеянный источающими иллюзорный свет золотыми звездами.

Довольная, Агнес усаживается в этом сумрачном месте, лицо ее скрывает тень от нависающего над нею карниза. Служба вот-вот начнется, отец Сканлон уже покинул исповедальню и приближается к кафедре. Он снимает с плеч пурпурную епитрахиль и вручает ее одному из алтарных служек, получая взамен другую. Надо же, он почти не изменился! Наиболее приметная из особенностей лица его — бородавка на лбу — осталась такой же большой, как прежде.