Багровый лепесток и белый

— Но ведь картинки есть и у «Рэкхэма», — напоминает ей Уильям, вытирая простыней взмокшие волосы на груди. — Их рисует один малый из Глазго, а после мы отдаем их гравировальщику. Целое состояние тратим.

— Да, но моды меняются так стремительно, Уильям. Возьми хоть вашу гравюрку в последних «Иллюстрированных лондонских новостях» — при всем моем уважении к твоему художнику из Глазго, прическа изображенной на ней дамы уже устарела. Локоны ее липнут ко лбу, а должны свисать, привольно и мягко. Женщины замечают такое сразу…

Ладонь Конфетки, лежащая на гениталиях Уильяма, чувствует, как в мошонке перекатываются яички, как мужественность его медленно возвращается к жизни. Совершенно ясно, что он принимает ее правоту.

— Я помогу тебе с картинками, Уильям, — воркует она. — Женщина «Рэкхэма» будет такой же современной, как завтрашний день.

В следующие дни верный своему слову Уильям все чаще и чаще предоставляет жене погружаться в суету Сезона самостоятельно и тратит освободившееся вследствие этого время на Конфетку, либо на дела «Парфюмерного дела Рэкхэмов», либо на (что предпочтительнее) обоих сразу. Всего за одну неделю он оказывается в постели Конфетки три раза и даже проводит бок о бок с ней целую ночь! И утром тоже покидать ее не спешит; Конфетка предусмотрительно запаслась мылом для бритья, бритвами, сыром — всем, что ему может потребоваться, когда он покинет уютное ложе сна.

Впрочем, в пятницу Уильяму приходится ехать в Бирмингам, дабы взглянуть на оказавшийся неплатежеспособным тарный заводик, продаваемый по цене, которая слишком хороша, чтобы в нее легко было поверить.

И пока он проводит ночь в бирмингемской гостинице, Конфетка отправляется вместе с Агнес в «Королевский оперный театр», где дают «Динору» Мейербера.

Они встречаются в фойе — вернее, сходятся на минимальное расстояние, представляющееся Конфетке безопасным. В густой толпе зрителей двух женщин неизменно разделяет всего один человек, и Конфетка укрывается за ним, выглядывая из-за туго подбитого черного плеча или пышного рукава.

Миссис Рэкхэм облачена нынче в платье цветов слоновой кости и оливковой зелени и, сказать по правде, бледна до чрезвычайности. Она улыбается всем, кто встречается с нею взглядом, но глаза ее затуманены, поступь нетверда, а рука сжимает веер с чрезмерной натугой.

— Как я рада вас видеть! — лепечет она, обращаясь к миссис Такой-то либо миссис Этакой, однако душу в эти приветствия определенно не вкладывает и после нескольких секунд разговора отступает в толпу. К семи часам Агнес уже сидит в зале, отказавшись от возможности продемонстрировать свой наряд сомкнутым рядам плененных им созерцателей. Вместо этого она растирает обтянутыми кожей пальчиками виски и ждет.

Два часа спустя, когда все заканчивается, Агнес вяло аплодирует — даром, что все вокруг разражаются восторженными криками, — выскальзывает под громовые «Бис!» в проход и устремляется к выходу из зала. Конфетка немедля отправляется следом, хоть ее и тревожит, чуть-чуть, то, что люди, сидевшие в одном с ней ряду, подумают, будто опера ей не понравилась. Понравилась! Опера была великолепна, грандиозна! Можно ли ей аплодировать и вскрикивать «Бис!», одновременно протискиваясь мимо колен и наступая на ноги в торопливой погоне за миссис Рэкхэм? Нет, это было б нелепо, она лишь произвела бы дурное впечатление.

В вестибюле обнаруживается удивительное число успевших условиться о встрече здесь меломанов. Это пресыщенная элита — дремотные от скуки бароны и баронессы, разжигающие друг другу сигары критики в моноклях, пустенькие молодые люди, которым не терпится упорхнуть на другие увеселения, дряхлые вдовы, изнемогшие до того, что им больше не по силам сидеть. Сквозь гам обсуждающих кебы, погоду и общих знакомых людей, прорезаются мужские голоса, хулящие сегодняшний спектакль, пренебрежительно сравнивающие его с «Динорами», виденными ими в других странах и в другие времена, женские, порицающие вкус Аделины Патти по части нарядов, и совсем уж бесполые, столь же громко ее вкус восхваляющие. Сквозь эту толчею и пролагает себе путь спешащая покинуть театр Агнес Рэкхэм.

— Ах! Агнес! — восклицает тучная леди в режущем глаз бордового атласа платье. — Ну, что вы скажете о спектакле?

Агнес замирает на месте, поворачивается к своей поимщице.

— Ничего не скажу, — протестующе объявляет она непривычно низким, немузыкальным голосом. — Мне нужен свежий воздух…

— О, Боже, ну конечно, вы такая изможденная! — восклицает миссис Такая-то. — Вы совершенно уверены, что питаетесь достаточно сытно, дорогая?

Конфетка, также замершая неподалеку от Агнес, видит, как по пуговицам на спине ее пробегает дрожь. Наступает короткая пауза, гул голосов вдруг стихает — возможно, это лишь совпадение, а не следствие всеобщей заинтересованности ответом миссис Рэкхэм.