Багровый молот

Для него, Фридриха Фёрнера, это стало ударом. Не потому, что он жаждал власти. Ни алая кардинальская шапка, ни митра архиепископа никогда не манили его. Истинной целью всей его жизни было служение Христу, служение церкви, служение людям. Огонь веры ярко пылал в его сердце; желание вразумлять, помогать, исцелять заблудшие души вели его за собой, и ступени длинной церковной лестницы незаметно скользили у него под ногами. Магистр философии, доктор богословия, каноник церкви Святого Мартина — и, наконец, бамбергский генеральный викарий. Правая рука князя-епископа. Второй человек в епархии. Один из наиболее авторитетных и ярких имперских богословов. Чем выше он поднимался, тем громче звучал его голос, тем больше людей прислушивались к нему. Он знал, что его призвание — быть пастырем, пастырем не по званию, а по духу. Изгонять, выкорчевывать зло. Удерживать людей от ошибок.

Подставив ему подножку, Георг Хаан не просто лишил его власти. Он лишил Бамберг возможности очищения. И сейчас, когда он подговаривает сенаторов, бургомистров, гильдейских старшин выступить против закона о борьбе с колдовством, он вновь толкает Бамберг во тьму.

Но видит Бог: ему не удастся этого сделать.

Глава 4

— Письмо из Швайнфурта, госпожа Хаан. От господина канцлера.

— Спасибо, Томас. Где Урсула и Адам?

— Ваш сын ушел с молодым Юниусом в оружейную лавку. Фройляйн Урсула наверху, в своей комнате.

— Хорошо, Томас. Ступай. Мне нужно побыть одной.

— Будут ли какие-то распоряжения насчет обеда?

— Нет. Пусть Эмма сама все выберет.

Аккуратная круглая печать с выдавленными буквами «ГХ». Несколько листков в плотном бумажном конверте.

Дорогая Катарина, да благословит тебя Бог!

Плохие известия: мне придется задержаться в Швайнфурте дольше, чем я рассчитывал. Как долго? Сказать не могу. Соглашение еще не подписано, и это не тот вопрос, который я вправе доверить своим подчиненным. Я уже говорил тебе, что жители Швайнфурта — почти сплошь лютеране, и потому наши враги. Но сейчас об этом нужно забыть. Забыть! На время, но накрепко, так, как будто этого не было вовсе. Когда в Империи снова наступит мир, можно будет вернуться к теологическим спорам, драть глотки в Рейхстаге и всеимперских собраниях. Глупо рыхлить почву зимой, бессмысленно вспоминать о религиозных спорах в годы войны. Мы — католики, они — лютеране. Какая разница? Пусть бамбергский всадник и швайнфуртский орел помогают друг другу[14]. Во время бури лучше держаться вместе.

Кстати, Швайнфурт — довольно красивый город. Над мостом через Майн возведены стены и черепичная крыша, примерно так же, как и на Старом мосту во Флоренции. Жаль только, что имя у города столь нелепое. Лично я не хотел бы, чтобы кто-то назвал меня жителем «Свиного брода».

В любом случае, я не уеду отсюда до тех пор, пока соглашение не будет подписано. Ты ведь знаешь, я умею стоять на своем. Заключив договор, мы укрепим свои северные рубежи и одновременно ослабим саксонцев, лишив их потенциального союзника; кайзер и Бавария по достоинству оценят этот маневр. Что касается Швайнфурта — они получат нашу поддержку на случай возможных переговоров с Лигой[15] и курфюрстом Максимилианом. Обе стороны сделки должны оставаться в выигрыше — таков мой всегдашний принцип.

Впрочем, довольно об этом. Мне нужна твоя помощь в одном весьма непростом деле. До меня дошли неприятные известия, касающиеся Германа Хейера. Ты должна помнить его — полгода назад он приходил к нам домой вместе с Карлом Мюллершталем, приносил бумаги по поводу устройства пороховых складов. Странный человек. Я никогда не оказывал ему особого покровительства: звезд с неба не хватает, неразговорчив, не умеет сходиться с людьми. Обычный канцелярский чиновник, просидевший на одной и той же должности четырнадцать лет. Ты спросишь меня, что же во всем этом странного? Попробую объяснить. Несмотря на мое прохладное к нему отношение, он всегда отличался удивительной преданностью, и это свойство лишь усилилось в нем после смерти жены. Ради моей пользы он мог пожертвовать собственным временем, собственными деньгами, тайком снять копию с письма, которое в ином случае не попало бы в мои руки. И это при том, что я никогда ни о чем подобном его не просил.

Возможно, я не ценил Германа Хейера по достоинству. Но ты ведь знаешь: в длинном списке человеческих добродетелей я никогда не ставил преданность на первое место. Если преданность — это главное, тогда нам всем следовало бы окружать себя собаками, а не людьми.

Так вот: до меня дошли слухи, что Хейера должны были заключить в тюрьму по обвинению в колдовстве и что в самый последний момент ему удалось бежать. Находится ли он в Бамберге или за его пределами — неизвестно. Неизвестно также, были ли у него сообщники.