Багровый пик

– Эти призраки, о которых ты говорила, – начал он и замолчал. – Я тоже уже какое-то время чувствую их присутствие.

– Ты? – она смотрела на него с изумлением.

– Сначала я замечал что-то краем глаза, – кивнул он головой. – Что-то прячущееся, почти застенчивое. Потом я стал их ощущать. Фигуры, стоящие в темных углах. А теперь я могу чувствовать, как они движутся вокруг меня и наблюдают за мной. И они уже готовы мне показаться.

Казалось, что он смотрит куда-то, куда взгляд Эдит не доставал. Он что, вспоминает свою жизнь с каждой из тех женщин, которых не смог спасти? Которых он убил? Это их призраки он чувствует. А что тогда делать с призраком его матери? Таким злобным, требующим, чтобы она убиралась?

– Все они намертво привязаны к этой земле и к этому Дому. Так же как и я, – пояснил Томас. – Со временем ты все узнаешь. А теперь ешь и поправляйся. Ты должна покинуть это про́клятое Богом место как можно скорее.

Эдит не знала, почему он вдруг решил спасти ее. Она не знала, что все это значило и как им это удастся. Но она будет делать все, о чем он ее просит: она будет есть, поправляться, и она уберется отсюда. И хотя от слабости она с трудом могла глотать, Эдит заставила себя есть эту приторно-сладкую кашу. И с трудом заставила себя не расплакаться, когда желудок сжался и огонь охватил ее живот.

#

Руки Томаса тряслись, когда он кормил Эдит, но она, казалось, не обратила на это внимания. Женщина была в ужасном состоянии. В снегу она чуть не замерзла до смерти, и ее рот был полон крови. Яд продолжал действовать. Томас мог только молиться, чтобы не было слишком поздно. Концовка всегда была ужасающей. После Памелы он никогда не оставался в Доме, когда это происходило. С Маргарет он катался на лошади, а с Энолой – уехал в город. С ними оставалась Люсиль. Люсиль, которая следила за тем, чтобы все было в порядке.

После того как Эдит съела кашу, Томас отнес поднос на кухню. Там Люсиль, как тигрица, металась от стены к стене, и Томас задумался, каким образом ему удастся увезти Эдит так, чтобы об этом не узнала его сестра.

Она обязательно остановит их, если сможет. Придется придумать какой-то план.

Как я могу так поступить с Люсиль? – подумал Томас. Ведь Эдит не будет молчать.

– Она все знает, – темные глаза Люсиль сверкали, пока она отчаянно терла чашку в раковине. Она была не в себе. Томас слишком хорошо знал признаки этого.

– Она больна, – поспешно ответил Томас. – Может быть, умирает.

Люсиль посмотрела на него так, как будто он окончательно сошел с ума. Она была настолько поражена, что какое-то время ее губы двигались, не произнося ни звука.

– Конечно, она умирает. Я сама об этом позаботилась, – объявила она, следя за его реакцией, как будто хотела убедиться в том, что он ее слышит. Потом она быстро заговорила: – Эдит украла ключ от чемодана. – Она показала Томасу свое кольцо с ключами. – Видишь? Она его возвратила, но теперь он висит не так, как всегда. И она спускалась в шахту. Уверена, что она прекратила пить чай.

Люсиль и это отнесла к грехам Эдит, хотя чай ей пить запретил сам Томас. Он раньше уже видел, как Люсиль умело обвиняла других во всех смертных грехах, правда, при других обстоятельствах. Томас помнил, как тогда, когда у них еще были слуги, Люсиль, не моргнув глазом, уволила свою служанку за отбитый край чашки, которую сама же и уронила. Девушка попыталась защищаться, настаивая на том, что хозяйка знает, что сделала это сама, а Люсиль вычла из ее скудного выходного пособия стоимость чашки и разлитого чая в наказание за строптивость. Она даже обвинила Финлэя в том, что он не поправил петли на двери в ее комнату, утверждая, что она произвольно открывается в любое время дня и ночи. Она «оштрафовала» его за это нарушение и предупредила, что если такое повториться, то Томас его уволит.

Но Томас лично видел, как Финлэй чинил дверь, пока они вместе обсуждали горный комбайн. И он с извинениями вернул Финлэю его деньги.

Томас никогда открыто не выступал против Люсиль. Он просто обходил ее. Так, как он делал это сейчас в случае с Эдит. Но он никогда еще не позволял себе такое явное двурушничество.

Люсиль заходила еще быстрее, сжимая и разжимая кулаки.

– Но это не важно. Я положила яд в кашу, – сказав это, она начала мыть чайные принадлежности.

Его сердце ушло в пятки. Как же он мог об этом не подумать? Значит, время пришло. Он должен высказаться. Он должен бросить ей вызов.

– Люсиль… прекрати, – сказал Томас. Выдержка чуть не подвела его, но он выдержал.

Многие годы она была его защитницей. Его кумиром. Это она брала на себя ярость их отца, издевательства и болезни их матери, чтобы защитить его от всего этого. Это она поддержала его в попытках модернизации процесса добычи глины и придумала схему женитьбы на богатых наследницах. А почему бы нет? Их отец поступал точно так же. И они ему за это сполна отплатили.