Багровый пик

Плотоядная мертвая голова, приближающаяся к герою и с каждым шагом приближающая звуки его заупокойного колокола.

#

Когда Алан упал, Люсиль спокойно подняла нож. Рядом с ней находился Томас и щенок Эдит, повизгивающий от возбуждения. Алан пытался отползти в сторону, где-то в глубине души понимая, что умирает, что обязательно умрет, если не уберется отсюда, но ничто на свете не могло заставить его бросить Эдит.

Однако, вместо того, чтобы убить его, Люсиль прижала Эдит к земле и передала нож Томасу.

– Ты можешь! – закричала она на него. – Так испачкай же наконец свои чистенькие ручки.

– Нет, Эдит не может здесь умереть, – закричал Алан. Он увидел измученное лицо Томаса и понял, что сумасшедший влюблен в Эдит. Это знание в настоящий момент было единственным оружием в руках Алана – он должен был апеллировать к остаткам души Шарпа и молить его пощадить женщину, в которую он влюблен.

Оцепеневший Шарп смотрел на нож в своей руке, и у американца появилась надежда, что слова подействовали.

– Ты никогда ничего не сделал для нас сам, – его сестра с омерзением плюнула на Томаса. – Ты только посмотри на себя.

– Эдит сильнее вас всех, вместе взятых, – сказал Алан. – И она здесь не умрет.

В ярости Люсиль толкнула Томаса в сторону Алана. Меняет цель с Эдит на меня. Отлично. Да будет так.

– Давай же! – завизжала Люсиль.

Алан приготовился, всем сердцем сожалея, что ничего больше не сможет сделать для Эдит. Он подумал: не сможет ли он, поскольку так любит ее, помочь ей чем-то из потустороннего мира?

С угрюмым лицом, грязный и выпачканный в крови, Шарп подошел к американцу. Навсегда исчез элегантный охотник за наследством, и на свет появилась такая же жертва всего произошедшего, как и его мать, которую зарубила его сестрица. От Томаса воняло страхом.

– Она не остановится, – прошептал Шарп Алану. – Ее воля гораздо сильнее моей. Мне очень жаль. Мне придется это сделать.

Загораживая свои действия от сестры, которая стояла на некотором расстоянии у него за спиной, он приблизился к Алану и, к немалому его удивлению, скрытно предложил ему самому направить нож.

– Вы врач, – добавил он и вздохнул. – Покажите куда.

Куда ударить меня, чтобы удар не был смертельным, перевел Алан. Он спасает меня. И если сможет, то спасет и Эдит.

Значит он, Алан, еще поживет. Но мысли врача путались. Он был один гигантский комок непереносимой боли, иссушающей его внутренности.

Шарп дал в руку Алану рукоятку ножа. Это был апофеоз их дуэли, начавшейся еще на похоронах Кушинга: в тот черный день он и Шарп пожирали друг друга глазами, а потом Макмайкл отступил, приложив руку к полям шляпы. Сегодня они поменялись местами. Шарп окончательно сдался. Если бы он только решился повернуть этот нож против своей сестры… Но для этого ему не хватит мужества. Сейчас сэр Томас делает максимум того, на что способен. Алан мысленно представил себе свои внутренности. Мочевой пузырь, кишки, аппендикс…

Да. Именно так. Удар в область аппендикса нанесет наименьший урон.

Он сдвинул готовую нанести удар руку сэра Томаса на несколько дюймов вправо, твердо посмотрел Шарпу в глаза и чуть заметно кивнул.

Сожаление в глазах Шарпа было почти осязаемым.

А потом он погрузил нож в тело Алана.

#

Собака как ненормальная завизжала в тот момент, когда врач согнулся пополам, получив удар в живот. Он упал. Новобрачная тоже упала, рыдая, а брат отвернулся от результата своего кровавого деяния, стараясь не смотреть на него.

– Вы оба настоящие монстры! – закричала девушка.

– Смешно, – сестра чуть не рассмеялась. – Это были последние слова нашей матери.

Последние слова последней из Шарпов.

Конец неумолимо приближался.

Дом истекал кровью, и ров вокруг него заполнялся, чтобы в нем могли утонуть существа, которые не смогли проявить себя в свои последние мгновения на снегу. У Дома не было никакого фундамента, и он неумолимо погружался прямо в шахту – ликующий, полный ярости и суетливый.

И такой же сумасшедший, как сами Шарпы.

Глава двадцать седьмая

Наконец-то свершилось.

Люсиль почувствовала гордость, облегчение и радость. Ее брат, ее любимый, родная душа, вырвался из своего кокона. Через разрез, который он сделал в теле Макмайкла, он вылез наружу в облике прекрасной, чернокрылой ночной бабочки. Ее сердце взмыло ввысь, когда этот американец свалился на землю, а Томас наконец стал самим собой. Наконец-то.