Багровый пик

Элит подняла ручку. Она опять чувствовала себя маленькой девочкой, перед глазами которой, на фоне дедушкиных часов, появлялась темная фигура ее умершей мамы. Эдит задрожала, испуганная сейчас гораздо больше, чем в тот момент.

– Чего ты ждешь? – со злостью спросила Люсиль. – Жизнь потеряла для тебя всякий смысл. Он тебя никогда не любил. И никого из прежних – тоже. Он любит только меня.

– Это неправда, – ответила ей ослабевшая и напуганная до глубины души Эдит. Томас попытался спасти ее. Он хотел измениться. Но ему пришлось танцевать сумасшедший вальс с этим Домом, с этой женщиной, и он не мог остановиться до тех пор, пока не смолкнет мелодия. Он был проклят, проклятие еще довлело над ним.

И тут Эдит пришла в голову страшная мысль, что только смерть снимет с него это проклятие.

Смогу ли я, если понадобится?..

Вопрос был никчемный – прежде всего ей надо было пережить этот разговор с Люсиль. Эдит увидела безумие в глазах этой женщины и удивилась, как она не замечала его раньше. Правда, Люсиль недолго пробыла в Буффало, однако этого времени ей хватило для того, чтобы расставить ловушку для Эдит.

Пристально глядя на Эдит, Люсиль взяла в руки ее рукопись. Легкими движениями руки она стала скармливать рукопись огню, горевшему в камине. Это было рассчитано только на то, чтобы сделать Эдит как можно больнее.

– Это абсолютная правда, – возразила ей Люсиль. – Все женщины, которых мы находили в Лондоне, Эдинбурге, Милане…

– В Америке, – напомнила ей Эдит.

– В Америке… – согласилась Люсиль, как будто уступая Эдит, на которую ей было наплевать.

Она продолжала бросать листы в огонь. И чем дольше продолжалось уничтожение рукописи Эдит, тем веселее становилась Люсиль. Она была садисткой и получала от этого удовольствие. Не было никакого сомнения, что она наслаждалась смертью каждой наследницы.

– Да, в Америке. У всех у них было то, что было необходимо нам: деньги, несбывшиеся мечты и полное отсутствие родственников. Можно сказать, что для всех них убийство было проявлением милосердия.

Она не сказала «для всех вас», заметила Эдит. Ее еще не включили в список жертв. Томас как-то сказал, что она другая. Тогда она подумала, что это комплимент, рожденный любовью, – и означал он, что она уникальна, потому что они с Томасом родственные души. Но страшная правда заключалась в том, что она просто не была похожа на раз и навсегда выбранный образец: она не была одинока – у нее был отец. И они убили его, чтобы ее никто не мог защитить. Чтобы остался только адвокат, обязанный выполнить любые ее указания.

Они не могли предугадать наличие у нее такого друга, как Алан. Человека, который любил ее всю жизнь и которого она проглядела, принимая за должное то, что он всегда находится рядом. Ее глаза наполнились слезами, но она опять не заплакала. Ей еще предстоит поплакать – так много смертей.

Алан сомневался в причинах смерти ее отца. Она видела, что это его беспокоит, но не обратила на это внимания. Он просил ее об осторожности, и она проигнорировала его просьбу. Ее отец заплатил за ее легкомыслие. Кто это сделал – Люсиль или Томас? Мог ли мужчина, целовавший ее с такой страстью, убить ее отца с такой жестокостью?

– И теперь я тоже стала такой же, как они? Ты так это себе представляешь? – дерзко спросила Эдит. Она была вся охвачена гневом. Как же она ненавидит эту женщину!

– Я делала то, что должна была делать, – ответила Люсиль, далекая от раскаяния. Еще одна страница, еще… Само количество страниц в рукописи говорило о том, что ни о каких несбывшихся мечтах, когда они нашли ее, и речи не было. Она твердо шла к своей цели – стать настоящей писательницей.

И Томас ее в этом поощрял. И это было совершенно искренне – ему нравилась ее история про призрак. Себя он видел в роли Кавендиша и с интересом наблюдал за тем, как тот искупает свои грехи.

Томас свои грехи искупить не сможет.

– А итальянка? – спросила Эдит. – Ты убила ее ребенка.

Люсиль замерла, и ее рука остановилась на полпути к огню. Не глядя на Эдит, она переспросила:

– Ее ребенка?

Эдит смогла рассмотреть ее трагическое лицо и глаза, полные слез. Значит, где-то у нее все-таки было сердце.

– Ведь это ты его убила? – настаивала Эдит, надеясь достучаться до него.

– Я не убивала. Ни одна из них никогда не спала с Томасом. Ты что, ничего не понимаешь?

Эдит действительно не понимала. Ни одна из них… Кроме Люсиль. А что, если он был отцом ребенка…

– Чего же я не понимаю? – спросила она.

Люсиль ссутулилась и смотрела куда-то далеко-далеко.

– Ребенок был мой, – сказала она, опустив глаза в пол.

Эдит потеряла дар речи. Она что, намекает на то, что…

– Роды прошли неудачно. Надо было дать ему умереть. Но я очень хотела ребенка. А эта женщина сказала, что сможет его выходить, – голос Люсиль стал жестким. – Она солгала.

– Не может быть, – прошептала Эдит. Люсиль родила ребенка от своего брата? А она была уверена, что ничего более мерзкого, чем она уже знает, быть не может… Но эта тайна… все эти их общие тайны… в то время, когда Томас был с ней…