Как загипнотизированная, она подняла ручку, свое единственное оружие. Его лицо расплывалось у нее перед глазами.
– Ты мне соврал, – бросила она в это лицо.
– Да, – признался он, раскрывая объятия.
– Ты меня отравил!
– Отравил.
– Ты говорил, что любишь меня.
– Люблю, – Эдит смогла наконец рассмотреть его лицо и увидела правду: он действительно любит ее. Любил раньше и все еще любит.
Она споткнулась, и Томас поддержал ее, заключив в объятия, очень напоминавшие вальс… Танец смерти. Все ночные свечи сгорели. На его свет прилетело не ночное чудовище, а настоящая бабочка, и сейчас она едва держалась на краю смерти.
– Я отведу тебя к Макмайклу, – сказал он быстро, серьезно и правдиво. – Он все еще жив. – Томас кивнул, стараясь, чтобы его слова дошли до нее, и Эдит очумела. Алан! Значит, Томас нашел способ его спасти?
– Вы сможете уйти через вертикальный штрек. А я займусь Люсиль, – пообещал мужчина.
Они вошли в лифт, и Эдит прислонилась к Томасу. Алана надо как можно скорее доставить к доктору, а деревня так далеко отсюда. Но с Томасом на их стороне шансы Алана значительно возрастают.
Он взглянул на ручку в ее дрожащей руке, и выражение на его лице неожиданно изменилось.
– Подожди. Ты что, подписала бумаги?
– Меня это не волнует, – ответила она. – Ты пойдешь с нами.
– Нет, это же все твое состояние, – настаивал Томас. И Эдит поняла, что он уверен, что его сестра будет жить дольше, чем он, завладеет богатством Эдит, а потом убьет ее. И его страх испугал Эдит: может быть, в этом полном призраков Доме Люсиль была непобедима? Бессмертна?
– Я схожу за ними, – сказал Томас. – Я покончу с этим. Жди здесь.
Эдит не могла не подчиниться ему – она была слишком слаба и нуждалась в отдыхе. Облокотившись о заднюю стенку лифта, она смотрела, как Томас уходит. Уходит изменившимся человеком с искупленной душой. И Алан жив. Все это Божьи благословения и дары. У нее появилась надежда. И она будет за нее держаться.
Глава двадцать девятая
Боль.
Ужас.
Издевательства и жестокость. И вечное незнание, когда все это повторится сначала. Издевательства, совершенно непереносимые для ребенка, и нет никого, кто бы попытался их остановить. Никого, кроме Люсиль, страдавшей за них двоих. И это было все, что они могли сделать, для того, чтобы их желание исполнилось – Люсиль повторяла ему это множество раз. У нее было очень простое желание: чтобы шахта вновь заработала и чтобы Дом опять стал настоящим домом. Чтобы их состояние больше не разбазаривали, а их имя больше не чернили.
Она любила его наперекор логике и здравому смыслу и считала, что другие женщины относятся к нему точно так же. И это было правдой. И за это они платили своей смертью.
Люсиль в комнате не было, но банковские бумаги там были. Они были разбросаны по всему полу. Он обнаружил страницу с подписью Эдит, согласно которой все ее состояние, до последнего пенни, переходило к сэру Томасу Шарпу, его наследникам и тем, кому он захочет его передать.
Дрожащей рукой он положил нож на маленький столик и стал собирать эти бумаги. При этом он наклонился, согнув голову, как будто просил Вселенную принять его искупление. И бросил бумаги в огонь, как свой выкуп Року.
В камине уже была целая гора пепла. Было видно, что здесь сожгли множество бумаг, и Томас подумал: что бы это могло быть?
А когда понял, то челюсть у него отвалилась. Это была рукопись Эдит, и он мог предположить только то, что Люсиль сожгла ее из чистой злобы. Если взять первых трех женщин – Памелу, Маргарет и Энолу, то брат с сестрой не испытывали к ним никакой ненависти, наблюдая, как они пьют отравленный чай из чашки и постепенно умирают. Люсиль проверяла их почту, и им разрешалось посылать только письма, в которых содержались запросы на очередные денежные суммы. Ими никто не интересовался, по крайней мере, так казалось Томасу.