Багровый снег

Видимо, его горячая отповедь возымела действие, и один из солдат, совсем юный, с мягкими в лёгком пуху губами, слез с коня и развязал Трифону руки:

– Помоги ему.

– Ты что распоряжаешься? – рявкнул верховой. – Контре пособничаешь?! Посмотрите на него! Бунтовщику руки освободил! Али к ним присоединиться хочешь?!

– Полно тебе, Стёпка. Не звери ж мы. Куда он денется?

– Ладно! – Стёпка тронул коня. – Чёрт с ними! Под твою ответственность! Только пусть этот однорукий чёрт идёт, а не валяется! А не то на следующий раз точно пристрелю.

– Опирайся на моё плечо, и айда, покуда целы, – сказал Трифон, помогая полковнику встать. – Эк тебе этот пёсий сын лицо-то раскроил! Ой-ой-ой!

Тягаев, бледный от боли, слабости и бессильного гнева, поднялся, утирая рукавом кровь, побрёл вновь, пошатываясь, скользя и увязая в липкой грязи.

По прибытии к месту назначения начались допросы. Болезнь Петра Сергеевича оказалась здесь весьма кстати. Не наделённый актёрскими способностями, он вряд ли сумел бы убедительно сыграть роль малограмотного мужика, да и лицо, хоть и заросшее бородой, и запачканное, и окровавленное изобличало белую кость. Но, видя его состояние, близкое к бреду, чекисты не стали тратить времени и, приписав его на всякий случай к группе зачинщиков, отправили в «камеру» к подельникам. Никто из мужиков не выдал полковника, и полковник числился простым крестьянином Петровым. Никто из мужиков не назвал своих руководителей, равно как и кузнеца, убившего комиссара. Правда, основные допросы были впереди, но Трифон шепнул уверенно:

– Не беспокойся, твоё благородие. У нас народ крепкий. Хоть на дыбу вздёрни – слова не проронят.

Тюрьма, в которую поместили арестованных, была расположена на втором этаже административного здания, первый этаж которого отведён был под советские учреждения, в которые нескончаемым потоком валил окрестный люд. Из окна комнаты, куда поместили десятерых узников, определённых, как зачинщиков бунта, было хорошо видно, как вереницей идут ходатаи. В комнате постоянно находился караульный солдат, лишь изредка отлучавшийся на десять-пятнадцать минут. На допрос вызывали по одному, предъявляли обвинение в контрреволюции, но мужики ничего не говорили, чем сильно раздражали чекистов.

Пётр Сергеевич, несмотря на усиливающиеся боли в голове, напряжённо продумывал план побега. Разговаривать друг с другом заключённые могли лишь во время отсутствия солдата. В один из таких моментов Трифон, недавно вернувшийся с допроса с разбитым лицом, сказал:

– Надо что-то решать, братцы.

– А чего решать? Будем стоять на своём: я не я, и лошадь не моя, – подал голос кудлатый Панкрат, ветеран Японской кампании.

– Не поверят, – ответил Тягаев, с трудом поднимая голову. – Из ЧК путь только один – в расход. Живыми они нас не выпустят.

– Тогда драпать надо, – резонно решил кто-то.

– Верно! Пущай всех нас порешат, но уж не как кутят слепых, а в бою! Так просто мы им не дадимся!

– Тише вы! – шикнул Трифон. – Зараз охрана явится, услыхает – беды не минуть! Что скажешь, твоё благородие?

– Скажу, что охраняют нас слабо, во-первых. А, во-вторых, по двору да в здании целый день стороннего народу толпы ошиваются. Затеряться среди ходатаев легче лёгкого, если только идти не скопом, а поодиночке.

– Так, значит, план побега ужо готов у тебя? – оживился Трифон, подсаживаясь рядом.

– Солдата караульного надо скрутить бесшумно.

– Сделаем.

– А потом по очереди, спокойно, не привлекая внимания, уходим через ворота, как все ходатаи.

– Дельно, – одобрил Трифон.

В этот момент возвратился солдат, и разговор был прерван. Впрочем, говорить более ни о чём не было нужды. Сметливый староста уже сообразил, как действовать и, перемигнувшись с Панкратом, завёл разговор с караульным, молодым, румяным детиной, явно скучавшим на своём посту.

– Ты, сынок, чай, не местный?

– С Бирюкова я.

– А что, мать-отец твои живы?

– Живёхоньки.

– А в добром ли здравии?

– Здоровы.

– А живут богато ли?

– Не жалуемся. Вот, скоро праздничек будет, так батя свинью заколет. Только не знаю, удастся ли мне домой вырваться! Вас, вот, охранять приходится!

– Тебя как звать-то?

– Игнатом.

– Ну, Игоша, не переживай! Не придётся тебе нас больше охранять! – по условному сигналу Трифона, незаметно приблизившийся Панкрат вырвал у караульного ружьё, а другой арестант в тот же миг обхватил его рукой за шею: – Пикнешь – удавлю!

– Не убивайте! Не убивайте! Товарищи, я не коммунист! Я мобилизованный! – прохрипел солдат, закатив обезумевшие от страха глаза.

– Все вы мобилизованные… – буркнул Трифон. – Скажи спасибо родителям… Свяжите его, братцы, покрепче и рот заткните.

Караульного связали, заткнули кляпом рот.

– А теперь с Богом, братцы, – сказал староста. – Панкрат, иди первым.