Багровый снег

– Он и в корпусе прекрасно писал! – гордо сказал Адя, радуясь за друга. – Пиши, дружище! Только голову давай всё же не слагать! Теперь нам просто обязательно надо победить, чтобы ты стал таким же знаменитым, как Давыдов, как Гумилёв! А вы, Таня, что скажете?

Таня ласково улыбнулась, подошла к Саше и по-сестрински поцеловала его в лоб:

– Вы умница, Сашенька! Продолжайте, пожалуйста! Храни вас Господь!

Позже, когда все уже разошлись спать, кадет Рассольников продолжал сидеть у костра, вороша в нём палкой и сочиняя всё новые и новые строфы. О рыцарстве и подвиге он писал и прежде, но только теперь эти фантастические образы обрели подлинную почву, и оттого совсем иначе зазвучали Сашины стихи…

Утром какая-то сердобольная казачка, утирая слёзы, сунула кадету в ранец горбушку хлеба и шмат сала.

– Что вы, мамаша?

– Жалко мне вас, чадунюшек… Осподи, ведь малые совсем! Как представлю, что и мой так же… Ох ты, миленький! Бери, бери, кушай! Ты на сына моего похож… Что за жизнь настала, ох, осподи… – казачка обняла Сашу, как родного. От неё сладко пахло свежим хлебом, а руки её были горячие, словно она грела их у печи. – Спаси тебя Христос, чадунюшка!

И вот – новый ночлег. Станица Журавская: темень, холод… Грязный пол какого-то сарая, под головой – ранец… Хлеб с салом по-братски разделили с Адей, а голод всё равно не утихал. Только во сне и не чувствовался… Этой ночью Саше снилась мама. Ещё молодая, весёлая, с блестящими зелёными глазами, копной пшеничных волос и певучим голосом… Милая мама, прости, что обидел тебя, что причинил такую боль, пойми…

– Подъём! – прорезала ночь боевая команда.

Саша с трудом разомкнул глаза. Уже пора… Выдвигаться к Выселкам… Кажется, сегодня, наконец, ждёт кадета Рассольникова серьёзное дело. Сейчас он полежит ещё минуточку и встанет… Только минуточку… Когда-то в детстве Саша умолял будившую его маму: «Ну, пожалуйста, ещё полчасика… Ну, хоть десять минуточек…» Только минуточку… И сон снова заволок едва забрезжившее сознание. Внезапно кто-то грубо толкнул его в бок.

– Поднимайся ты, сонная тетеря! – сердитый Адин голос над самым ухом. – Эх ты, воин! Первый свой бой проспал!

Саша резко сел, ошалело посмотрел на друга:

– Как проспал?!

– Проснулся, наконец! – усмехнулся тот. – А я уж думал холодной водой тебя окатить! Дрыхнешь тут, как сурок, а наши уже из станицы уходят! Шевелись живее!

Саша молниеносно вскочил, подтянул ремень и, подгоняемый Адей, выбежал из сарая. Сонные, зевающие Партизаны вяло тянулись по дороге, поёживаясь от холода.

– Насилу добудились всех, – говорил Адя, бодрый, словно ему ничего не стоил этот мучительно ранний подъём. – Командир уже почти отчаялся! Будят этих сонь, а они обратно храпеть! Сонное царство! Насилу их офицеры на ноги поставили! А я гляжу: тебя нет! Ну, думаю, точно: смотрит наш пиит свои грёзы – кинулся тебя расталкивать.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Саша, с ужасом представив, какой был бы стыд, если бы полк ушёл без него и сражался, пока он мирно спал в сарае.

По мере пути не выспавшиеся бойцы приходили в себя, бодрились.

– Веселей! Веселей! – подбадривал идущих рядом товарищей Адя. – Что вы как осенние мухи? Этак вас красные голыми руками перехлопают! Эх, всё хорошо, – заметил он, обращаясь к Саше, – вот только дурно, что без завтрака! Брюхо подвело, чёрт… У тебя сала вчерашнего не осталось?

– Нет, мы вчера всё умяли, – виновато ответил Саша.

– Погорячились мы с тобой… Надо было хоть горбушку про запас оставить…

Но не о еде были теперь мысли кадета Рассольникова. Он волновался перед грядущим боем, первым настоящим боем в его жизни. Для Ади это было не в диковинку. Чернецовский партизан, он уже успел поднатореть в военном деле. А Саше предстояло держать самый серьёзный в жизни экзамен. Экзамен на мужество. И он боялся не выдержать его, перепутать что-нибудь, замешкаться, ударить в грязь лицом…

Дорога до Выселок заняла три часа. К станции подошли уже засветло, хотя генерал Богаевский рассчитывал атаковать станицу ещё в темноте, чтобы избежать лишних жертв среди своих подчинённых. Тишина утра не нарушалась ничем, кроме скрипа колёс орудий батареи. Партизаны развернулись редкими цепями и без звука двинулись к кажущимся погружёнными в сон Выселкам. Артиллерия заняла позицию и выпустила первый залп по станице. В тот же миг всё ожило, и с длинного гребня холмов, примыкавших к селу, обрушился свинцовый дождь из пулемётов и ружей. Стреляли из крайних построек, окопов, из зданий паровой мельницы и цементного завода.

– Ура! – грянули Партизаны и ринулись в атаку, но тотчас стали падать, сражённые свинцом.

– Ура! – кричал Саша и бежал под огнём вперёд, стараясь не отстать от Ади и лишь краем глаза замечая падающих рядом товарищей.

В довершение неудачи над горизонтом взошло солнце, ударившее в глаза артиллерийской батарее. На ровном и широком поле редеющие цепи Партизан были для противника, как на ладони. Их расстреливали на выбор, без всякого труда. И всё-таки неслись вперёд отважные Чернецовцы под командованием бравого есаула Власова.

– Ура! – кричал Адя, и вторили ему другие голоса.