Багровый снег

Казалось, будто бы электрический ток мгновенно прошёл по цепям, и вот, ожившие, вновь поднялись Партизаны и ринулись вперёд, и опять в авангарде рвался на приступ несгибаемый Чернецовский отряд, понесший этим роковым утром самые тяжёлые и невосполнимые потери. Через несколько минут находившийся в резерве отряд есаула Романа Лазарева уже ворвался в Выселки, а следом за ним потекли в село и остальные части. Сам Лазарев, уже раненый, зычным голосом отдавал приказы и сыпал отборной бранью.

Наиболее упорно сопротивлялся цементный завод. Ни на мгновение не стихал ведущийся оттуда огонь. Около часу дня войска пошли на него в атаку. Вместе с ними бросился туда по железнодорожной насыпи и Верховный. Вокруг падали убитые и раненые, вперемешку лежали на земле сражённые Добровольцы и большевики. Наконец, завод был взят. Красные бежали, бросив винтовки и раненых…

Корнилов в сопровождении адъютанта-текинца подошёл к заводу. Навстречу ему вывели рослого, мрачного человека с опущенной головой.

– Кто он? – спросил Верховный.

– Немчура поганая, – сквозь зубы процедил наполовину седой офицер-марковец. – Пулемётчиком был у «товарищей», сволочь…

– Вы кто такой? – по-немецки обратился Лавр Георгиевич к пленному.

– Я – баварец! – вскинул голову тот.

– Зачем же вы вмешиваетесь в наши дела?

– Меня заставили большевики, – невозмутимо отозвался немец, вертя в руках трубку.

– Заставить вас они никак не могли, если бы этого не хотели вы! Расстрелять! – вспыхнув, крикнул Верховный.

– Ваше Высокопревосходительство! Разрешите мне расстрелять его! – послышался звонкий, почти детский голос.

Корнилов окинул взглядом подошедшего кадета Чернецовского отряда. Ему было на вид лет шестнадцать, но война уже загрубила мягкие, нежные черты румяного лица, ожесточила взор светлых глаз… Лавр Георгиевич нахмурился:

– Как ваше имя, господин кадет?

– Митрофанов, Аркадий, – представился партизан, отдавая честь, и повторил: – Разрешите, Ваше Высокопревосходительство! Эта сволочь стольких моих друзей сегодня положила…

– Хорошо! Но только не тратить много патронов! – отрывисто приказал Корнилов и поднялся на завод.

На втором этаже обнаружилось логово немца. Из бочек цемента он устроил непреступную крепость. Горы гильз, выпущенных во время боя, лежали на полу. Указывая на место, где стоял пулемёт, офицер сказал:

– Посмотрите, Ваше Высокопревосходительство, что наделал один немец сегодня!

Осмотрев всё, Лавр Георгиевич вздохнул:

– Да, да, я заметил это сразу, потому и направил сюда всю силу. Надо быть немцем, чтобы выбрать такую великолепную позицию. «Товарищи» бы сами не сообразили!

По дороге на станцию к Верховному подвели ещё двух немцев.

– Расстрелять! – коротко приказал генерал.

– Что делать с ранеными, Ваше Высокопревосходительство?

– С ранеными мы не воюем. Послать им пищу, и пусть врачи, если у них будет время, перевяжут их, – ответил Корнилов. Расправы с ранеными он считал делом позорным, равно как и мародёрство, и жестоко преследовал подобные стихийные проявления. Совсем недавно двое мародёров, очернивших своим поведением образ армии, были расстреляны в назидание другим.

На станции были обнаружены два вагона со страшным грузом. В них красные сложили, как дрова, своих убитых, намереваясь, видимо, переправить куда-то, но при поспешном бегстве бросили их.

– Ваше Высокопревосходительство, посмотрите, сколько успела армия накрошить сегодня «товарищей»! – с удовлетворением заметил марковец, постукивая длинными пальцами по крышке серебряного портсигара, который он крутил в руке.

– Да, основательно… – согласился Лавр Георгиевич. Никакого удовлетворения от созерцания этой картины он не испытывал. Да, никаких цацканий с большевистскими бандами быть не может, и борьба должна вестись до полного их уничтожения, но не мог забыть Верховный, что по ту сторону не немцы и не иные пришлые захватчики, но свои, русские, обезумевшие в эту страшную годину, не мог забыть, что русская кровь льётся теперь с обеих сторон, и тяжел груз этой пролитой крови. Ещё раз взглянув на вагоны с трупами, генерал грустно произнёс: – А ведь лучший материал с обеих сторон уничтожается! Как это жаль…

После осмотра завода Корнилов верхом въехал в станицу. Там Верховного нагнала жидкая цепь Партизан.

– Зачем генерал срамит нас? – ворчал раненый в ногу начальник штаба полка ротмистр Чайковский, ковыляя по полю и глядя вслед летящим крупной рысью Главнокомандующему и его конвою. – Он-то ведь конный, а мы пешие – поди угонись!

Последние отряды красных были окончательно вытеснены из станицы, Добровольцы преследовали их несколько вёрст. В самом селении время от времени слышался треск выстрелов: расстреливали не успевших сбежать большевиков…

Верховный поблагодарил всех за одержанную победу и уехал назад в Журавскую, следом потянулись построившиеся в колонны войска.