Байки бывалого хирурга

– А-а-а, тогда все становится на свои места, – протянул Петрович, – брат служил на флоте. Замечательно. Так, а где стойбище расположено, знаешь?

– Так, а стойбища там сейчас нет, – озорно блеснул глазами Степка, расценив это повышенное внимание незнакомца к своей скромной персоне как глубокое уважение к военно-морскому флоту, старшему брату Степки, а стало быть, и самому мальчику.

– Как нет? А где же тогда больной находится?

– Нет, – Степка снисходительно посмотрел на Петровича и на напрягшихся стоящих рядом врачей, – стойбище само сейчас откочевало дальше. Их олени тут всю траву приели, теперь дальше отправились. А на том месте только три чума из бригады Слепцова остались. Так как сам бригадир заболел.

– Странно, – почесал переносицу Петрович, – а чего они до сих пор в чумах живут. Я слыхал, им дома собирались нормальные построить.

– Так дома эвенкам уже давно построили, – Степка махнул рукой куда-то позади себя, – вон там, на краю поселка стоят. Только не живут они там почти. Предпочитают по старинке – в чумах. Только зимой, когда очень холодно, они недолго живут в избах, и то не все. В основном старики.

– Ух ты, какой просвещенный парень. – Петрович с уважением посмотрел на маленького собеседника. – Хорошо, а ты можешь нас отвести к больному Слепцову в его чум?

– Я вас отведу, – бросилась вперед Марина, стоявшая неподалеку и прислушиваясь, как и все члены бригады, к диалогу Петровича и Степки.

– Нет, – строго отрезал Щедрый, останавливая ее порыв, выставив вперед руку, – а вы, любезная Марина, с девочками, – он посмотрел на сбившихся в кружок шушукающихся между собой медсестер, – пока доставите наше оборудование в амбулаторию и подготовьте помещение для операции. А мы, чтоб не терять даром время, с Петровичем и Аркадием Даниловичем прогуляемся до стойбища, или что там от него осталось. Петрович, возьми с собой санитарную сумку и проверь, чтоб все в ней было в наличии: капельницы, растворы там. Ну, не мне тебя учить.

– Есть, командир. – Петрович по-военному вытянулся во фрунт, и, дурачась, повернувшись через левое плечо, строевым шагом направился к одному из серебристых ящиков с блеклым красным крестом на боку.

– Ну что, Сусанин, отведешь нас к эвенкам? – Проводив взглядом Петровича, Михаил Федорович вновь вернулся к разговору с мальчиком.

– Я не Сусанин, – снова шмыгнул носом Степка, – Троекуровы мы.

– М-мм, Троекуровы, – с почтением посмотрел на него Щедрый, знатная фамилия.

– Да, нас тут все знают! У меня батька самый сильный мужик в поселке! Он гирю тридцать два килограмма сорок раз поднимает обеими руками, – гордо выпятил свою цыплячью грудку вперед парень.

– Это хорошо. А ты же в школе учишься?

– Так сейчас каникулы, – криво ухмыльнулся младший Троекуров, мол, какой странный дядя: лето же. – А так учусь – в четвертый класс перешел.

– А, ну тогда понятно.

– Чего тебе понятно?

– Что про Сусанина вы еще не проходили и до «Дубровского» Пушкина вы еще и подавно не добрались.

– Про Сусанина не разбирали, а Пушкина я читал: «Сказка о попе и работнике его Балде», «Золотой петушок», а вот про Дубровского не слыхал. А что, тоже стихи?

– Нет, брат, не стихи, – погладил его по коротко остриженной голове Михаил Федорович, – проза. А Дубровский – благородный разбойник. А главный его враг помещик Троекуров.

– Троекуров, – загорелся мальчик, – он с разбойниками сражался?

– Не совсем. Давай, ты нам дорогу покажешь, а я, пока будем идти, расскажу, что там у них в книге произошло.

– Давай!

– А родителям твоим не нужно сказать, что ты с нами пошел?

– А их сейчас дома нет, – отмахнулся Степка, – они на покосе. А дед, во-о-он, он на лавочке сидит. – Он ткнул грязным пальцем в сидевшего на ближайшей лавочке ветхого старика в ленинской кепке, густо обросшего, словно мхом, седой бородой, ничего не скажет. А если и скажет, то не догонит, я быстро бегаю.

– А тебе не попадет?

– Не-а, и так все знают, что врачи с города на вертолете прилетят, и им нужно помочь.

– Тогда пошли!

То, по чему они шли, дорогой можно было назвать лишь условно. Едва приметная неширокая тропинка, бежавшая среди густых таежных зарослей по примятой, слежавшейся траве, больше походила на полосу препятствий: засохшие большие куски твердой грязи, глубокие ямы, сухие острые ветки не давали расслабиться. Даже не понятно, как Степка ориентировался в таком полумраке, рожденном отбрасываемой от могучих деревьев тенью. И еще мелкий назойливый гнус, не дающий расслабиться. Мельчайшие мушки старались не только укусить, но еще и залезть в нос, в рот, в уши. Хорошо, запасливый и опытный Петрович прихватил с собой специальную мазь. Степку же, к слову сказать, гнус не беспокоил. Или просто не замечал, атакуя объекты, покрупней, а значит, повкусней.