Байки. Часть 1

Когда я впервые лет в пять услышал песню ВИА «Сябры» под названием «Олеся», я моментально влюбился. Ведь так птицы кричат в Поднебесье... Песня была такая щипучая, так теребила за струны, что мне показалось: дайте мне сейчас сюда любую Олесю, женюсь. Ну и что, что маленький, неважно, зато чувствующий.

Но Олеси не было. Была дочь милиционера, живущего с нами в одной квартире на «подселении», по имени Оксана.

— А что, имя созвучно, – подумал я. – Может...

Потом посмотрел на белесые реснички Оксаны и взгляд пыльного мотылька и понял: нет, Оксана – не Олеся.

Потом, где-то через год, сладкоголосая сволочь Юрий Антонов мою нерождённую влюбленность безжалостно растоптал, напев мне в уши «Анастасию». И я хотел, чтоб эта песня, эта песня не конча-а-алась... И чтобы мне вот прямо сейчас встретилась стройная длинноволосая Анастасия...

...Как я женился на Светлане, ума не приложу...

* * *

Все дети как дети, а у меня – приветик!

Малой я часто разговаривал во сне. Нёс всякую околесицу, но зато чётко, внятно, доходчиво. Слава богу, хоть недолго.

Для сестрицы это был бесплатный аттракцион. Заслышав мою речь, она бросала всё и принималась задавать вопросы.

— В альбоме, в альбоме, в альбоме!!!

— Что в альбоме?!

— Яйца в альбоме!

— Какие яйца?

— Уйди от меня, рыбёха саламандровая!

Такие вот милые сюр-диалоги с одним осознающим. Какой альбом, какая рыбёха? Кто бы рассказал... Но зато потом веселились оба!

А один раз совсем ужасно было.

Мы только переехали в новую квартиру. В одну из ночей мама проснулась на шорох. Видит: я тихонько в комнату зашёл. Она зовет, я молчу.

Подошел в полутьме к шифоньеру, открыл дверку, выдвинул нижний ящик, спокойненько помочился туда, так же молча и невозмутимо всё вернул, как было, и утопал в кровать…

Маме – вставай, всё мой, вещи стирай… А я типа не помню…

Я-то себя успокаиваю, что просто расположение зала (он же – родительская спальня) в новой квартире было зеркальным относительно туалета в квартире старой. Но мама придерживается несколько иного мнения.

Так что, если у вас есть вопросы, приходите через лет через двадцать, когда я сплю. Я как раз начну опять в детство впадать. Отвечу!

Привет лунатикам!

* * *

Когда я был маленьким, я был уверен, что в момент прижигания ранки на коленке йодом крошечные добрые борцы за чистоту вступают в бой с мелкими злобными бактериями и грязью. И оттого, что они там дерутся, бьются мечами, колются пиками, пускают стрелы, в ранке возникает нестерпимое жжение. Жечь перестало – наши победили! И... в йоде бойцы круче, чем в зелёнке :).

А ещё в детстве у пацанвы было два варианта «шпионского» языка.

Первый звучал так: питы пинипикопигда пинепипойпимешь пинипичепиго – в нем, как вы можете видеть, перед каждым слогом просто подставлялась приставка «пи».

Второй был посложнее и звучал так: тысы нисикогсодаса несе пойсомешьсе нисичесегосо – в нем после каждого слова подставлялось сочетание из буквы «с» и гласной, звучавшей в этом слоге...

После совсем короткой практики разговаривать так не составляло никакого труда, а главное, что родители ничего не понимали, воспринимали речь, как птичье щебетанье.

А у вас было?

* * *

Когда мне было шесть лет, моё детское тельце поймало какую-то летучую инфлюенцу и немедленно впало в жар. Температура поднялась за сороковник, и на меня, лежащего под одеялом и истекающего потом, сначала начал надвигаться потолок – он сужался и расширялся, забавно пульсировал и накатывал огромной тушей – а затем по потолку поплыли удивительные, невероятные сказочные парусники в сто парусов. Белые-пребелые. Красиво до невозможности.

Мама в это время сидела рядом, положив мне руку на лоб, а я пытался поделиться с ней этим невероятным зрелищем, смотри, смотри, какие потрясающие корабли, и тыкал пальцем ей за спину.

Но мама вела себя странно. Она вообще не реагировала на эти мои слова, не оборачивалась, не радовалась вместе со мной, а только грустно и испуганно глядела прямо на меня и молчала. Меня это расстраивало, ведь картинки были, и правда, превосходные.

* * *

Кисели я обожал. Во-первых, их было вкусно пить, во-вторых, можно было ещё до процесса варки четверть плотного кисельного кирпича сгрызть всухую. Сестрица, выбравшая в качестве вероятной специализации, которой в обязательном порядке учили на школьном УПК, профессию повара, похвастала, что притаранила оттуда пищевых красителей, поэтому на масляный крем для следующих тортов нам не придётся тереть на тёрке, а затем выдавливать через марлечку свёклу и морковку.

– Пищевой краситель… М-м-м-м… А ведь кисель синего цвета – это же эффектно! – подумал двенадцатилетний я и принялся при очередном поварском обострении рыскать по кухне.

Краситель нашёлся только один. Красный. Ну, тоже неплохо. Пусть будет красный.

Кисель выпили и забыли.

Папа в тот период работал на электро-вагоно-ремонтном заводе и, как это делают все советские люди, потихоньку носил оттуда обрезки буковых досок, из которых там делали сиденья. Спустя какое-то время досок насобиралось достаточно, и мы обшили ими коридор. Получилось несказанно красиво.