Байки офицерского кафе-2. Забавные истории из жизни спецназа ГРУ ГШ

Далее я его успокоил, сказав, что это на 99 % все же банальный «трипак». Одна проблема, надо узнать, не «букет» ли это. Поскольку к «веселому гонококку» могли приобщиться и такие пакостные товарищи, как трихомонады и другие нехорошие компаньоны. Если триппер лечится элементарно, то все эти простейшие выводятся очень с большим трудом. Поэтому я наладил его для сдачи анализа в местную больничку. Спустя день мой диагноз подтвердился, облегчив жизнь тем, что «букета» обнаружено не было.

— Не боись, Женька! Мы этих гонококков за пять дней изведем, — уверил я Глухого, сидевшего с тоскливым видом. Как это обычно бывает, на голову подруги, его «наградившей», сыпались всевозможные кары и проклятья. Когда пламенная речь подошла к логическому завершению, должен же был Глухой выговориться, я рассказал, что и как мы будем делать.

— По одному уколу канамицина в день. На шестой день провоцируемся.

— Это как? — заинтересовался Женька.

— Главным образом пивом, друг мой, — сообщил я. — Можно, конечно, и других горячительных напитков на это дело побрызгать, но не обязательно.

Женька преданно кивнул, а я продолжил:

— Во время лечения никаких злоупотреблений и «других излишеств нехороших» быть не должно.

На том и порешили. Женька исправно приходил в обед и снимал штаны, а я его колол в «верхний наружный квадрант ягодицы».

Утром шестого дня была суббота. Глухой, переполняемый чувством благодарности, выкатил десять литров пива и пять литров коньяка. Коньяк предназначался мне «как сельскому дохтуру», которому платят натуральным продуктом. Я сперва воспротивился, сказав, что «дело-то житейское». С кем не бывает? Но потом, решив, что все равно коньяк у Женьки «халявный», а пить будем вместе, согласился принять.

Провокация прошла «на ура». Из названных напитков осталось только литра три коньяка. Утром в воскресенье Глухой прибежал радостный. Утреннее мочеиспускание прошло успешно. Заглотив коньячку для улучшения самочувствия, Женька убежал счастливый. Вечером я наблюдал своего недавнего пациента, «навострившего куда-то лыжи».

— Глухомань, чтоб ты был здоров! Ты куда это намылился? — строго поинтересовался я, помня недавние заклинания и проклятия, и клятвы в выборе партнеров и дальнейшей борьбе за чистоту отношений, которые Женька приносил самому себе в процессе лечения.

В ответ Глухой потупился и, ковыряя носком туфли песок, начал оправдываться. Суть оправданий сводилась к тому, что подруга его тоже излечилась и теперь готова к дальнейшим акробатическим этюдам в постели.

— Ну-ну! Смотри! Больше лечить не стану, — припугнул я, глядя вслед счастливой походке младшего товарища.

— Природа! Ее не обманешь, — вздохнул я.

«Отползай…»

Служил в Батумской «мандариновой» дивизии офицер по кличке Француз. История ныне умалчивает происхождение этого прозвища. Да и речь пойдет не об этом. Жил Француз в двухкомнатной квартире вместе с женой и ее родителями, имея при этом собственных отпрысков. Наверное, не стоит рассказывать обо всех «прелестях» такого сосуществования.

Тесть — «подкаблучник», даже и не пытался подавать голос против собственной супруги. Теща же, объединившись с дочерью в борьбе против зятя, портила жизнь Французу беспредельно.

Но «беспредел», даже у зэков, породивших этот термин, не приветствуется, поскольку чреват взрывом недовольства. Однако Французова теща «на киче не парилась», поэтому таких тонкостей человеческой психологии не знала. А зря. В один из дней, когда чаша «французского» терпения была переполнена, он пошел к себе в роту, взял в ружейной комнате автомат, два магазина патронов из караульного ящика и пошел на разборку домой, пока дети были в школе и детском саду.

Дабы отсечь все сомнения у домашних он дал очередь в потолок. Естественно, на стрельбу сбежались домочадцы, где и были построены у стенки. Далее следовала короткая, но выразительная речь, смысл которой можно выразить одним словом: «Достали!!!». После этого Француз цыкнул на скулящих баб и тестя и приказал готовиться к смерти, поскольку ему теперь все одно пропадать. Все трое повалились на пол и стали умолять простить их и не губить их разнесчастные жизни. Но Француз был неумолим. Тогда взмолился тесть: «Сынок! Не губи! Я ведь тоже мужик, я ведь страдал, как и ты!».

— Ладно, — сжалился Француз над тестем, — ты отползай в сторону. И повел стволом автомата. Тестю дважды повторять приглашение не пришлось.