Байки Семёныча. Вот тебе – раз!

Учитывая трехчасовую разницу, для начала в девять часов вечера встретили московский Новый год. Каждый из них, глядя в собственные часы, начал изображать куранты по ровному достижению московской полуночи именно в его хронометре. Ну а поскольку в мире нет ничего совершенного, и три пары часов имеют полное право тикать в небольшом рассинхроне, то в этот раз бой курантов стартовал в трех вариантах и с расхождением в исполнении на пару-тройку секунд между тремя исполнителями. Каждый из прообразов Спасской башни, будучи уже в изрядном подпитии, только себя считал единственно верным источником сигнала точного времени и потому, бумкая во все горло, всех остальных игнорировал и свое «бум-бум-бум» орал, надрывая жилы и краснея лицом. Так что с наступлением московского Нового года на пляже «Шестнадцатая миля» в общей сложности прозвучало тридцать шесть ударов курантов. Такая же история, кстати, повторилась и по наступлении Нового года по Гринвичу, в широте которого находилась Гана и потому по этому британскому времени как раз и жила. Правда, к тому моменту, уже изрядно утомленные алкоголем, перекрикивать друг друга старались несильно и, что удивительно, где-то на уровне девятого «бум» вошли-таки в согласие и полночь протикали уже слаженным хором. Выпито к тому моменту уже было изрядно, как, впрочем, и съедено. Кучка пустых бутылок под столом негромко позвякивала всякий раз, как кто-нибудь задевал ее ногой, а ровно посреди стола возвышался выскобленный ананас, внутрь которого креативный Дмитрий разместил горящую свечу. «Елкой будет», – сказал он. На елку, конечно же, не походило совсем, но своим неровным свечением и растительным происхождением попахивающий жареным ананасом эрзац новогодней елки устроил всех. Ну на самом деле, если уж устраивать Новый год на пляже, что, согласитесь, для жителей холодной Москвы вполне себе оригинально, так почему ананасу так же оригинально елочкой не побыть?! Ну вот он и побыл.

Ко второму часу ночи, набравшись впечатлений и выпивки, каждый ушел в собственный процесс получения удовольствия от такого неординарного события. Дядя Лёша, будучи романтиком-семидесятником и чуть ли не адептом Грушинского фестиваля, получал несказанное удовольствие от простой радости бытия. Развалившись на теплом песке пляжа в одних шортах-бермудах и подставив большущий волосатый живот свету экваториальных звезд, дядя Лёша в глубинах памяти своей перебирал все самые приятные моменты своей жизни. И студенческие посиделки у лесного костра, и стройотрядовские вечеринки, и такие же новогодние торжества с женой Галкой, когда они были еще так молоды. И присовокуплял дядя Лёша ко всей этой нескончаемой череде приятных воспоминаний сегодняшнюю радость от налетевших, как по расписанию, вертолетов, шершавое тепло песка под лопатками и бархатную чернь экваториального неба. Присовокуплял необъяснимую радость и спокойствие, приходящие вместе с рокотом накатывающего прибоя. Присовокуплял и окутывающее тепло плотного и влажного воздуха, имеющего температуру двадцать шесть градусов в ночь на первое января. Все это создавало в душе и теле доброго великана такой праздник, что его святая уверенность в том, что жизнь прекрасна, получила восьмидесятикратное подтверждение. И только одного ему, однолюбу, однажды в свою Галку влюбившемуся и с ней всю последующую жизнь прожившему, не хватало теперь. «Видела бы Галка!» – с грустью подумал он и мирно уснул на теплом песочке, даже о подушке и одеяле не беспокоясь.

Слон же, валяясь в теплой пене ночного прибоя, радовался мирной жизни, но в какой-то момент, при достижении нужной градусности организма, пес войны все-таки взял над ним верх. Он всегда над ним верх брал. И когда все очень хорошо, и когда все очень плохо. А в обычное время, когда все по-среднему, этот самый пес над Слоном верха не брал, а просто им, Слоном, исподтишка руководил и все Слоновые поступки втихую предопределял. Ну так и в этот раз произошло. Слон от новых, доселе неведомых ощущений и чувств, нахлынувших под напором теплой водички Гвинейского залива вкупе с изрядным количеством «беленькой», закрепленной пивком для верности, в какой-то момент решил, что он отважный боец морской пехоты, выползающий на берег с очевидно немирными целями.