Бахмутский шлях

Ничего не понял Яшка, штаны стягивал с себя не спеша, поглядывал на лейтенанта: шутит тот или всерьез думает «учить». А лейтенант уже разделся, уложил на скамейке аккуратно свою одежду, сверху примостил ремень с портупеей. Кобуру расстегнул, пистолет чуть высунул. Черная ребристая рукоятка как магнитом притянула к себе Яшкины глаза. У него тоже есть, только маленький, в вещмешке лежит.

— Ну, ты что ж? — поторопил его лейтенант. — Давай по-солдатски: раз-два — и готово. — И он, подхватив тазик с веником, пошел в баню.

Скомкал кое-как штаны, положил на скамейку и, стыдливо прикрыв тазиком живот, вошел Яшка в баню. Раньше не приходилось ему мыться ни в каких банях. Маленький был — мать устраивала «головомойку» в большой цинковой ванне, а теперь сам моется по субботам все в той же ванне. Мать только воды нальет в нее, попробует рукой — не горяча ли, и скажет: «Мой голову хорошенько. За ушами, шею — все как следует. А то сама буду мыть», и уйдет, оставив Яшку одного. А тут — баня. Чудно!

Лейтенант отобрал у Яшки тазик, зачерпнул им горячей воды из котла, поставил рядом со своим. Намылив себе голову, передал мыло Яшке.

— Бери.

Пошла работа — с фырканьем и плесканьем.

Хлопья белой пены летели на пол, медленно таяли. Лейтенант большим черпаком то и дело подливал горячую воду. Зачерпнет черпак себе, другой — обязательно Яшке, да еще прибаутку какую прискажет:

— Мойся, Яшка, тебя ждет чистая рубашка.

Засмеется Яшка, а в это время мыло в глаза забирается. Тут уж не до смеха, трет глаза, плещет в них водой.

А потом лейтенант составил тазы на пол, окатил лавку чистой водой, приказал:

— Ложись! Дадим Яшке отведать березовой кашки.

Яшка отступил к двери, кисло улыбаясь, промямлил:

— Не хочу…

— Ну чудак человек! Я не больно, ложись. — И он за плечо подтолкнул Яшку к лавке. — Ложись. На живот, на живот. Вот так!

«Вот дался на муку, — думал Яшка, и сердце его замирало от обиды: — Лучше б не соглашался идти в эту баню…» И в это время лейтенант хлестнул Яшку веником по спине. Совсем не больно, а только от неожиданности сердце чуть не выскочило, Яшка даже вздрогнул.

— Фу, пугливый какой! Больно, что ли?

— Не… — выдавил Яшка из себя и попытался встать.

— Лежи, лежи, — лейтенант начал его хлестать часто-часто то по лопаткам, то по пояснице, то еще ниже. — Ну, как?

— Ничего…

— То-то же! А теперь попарим бочок, чтоб был гладкий, как бычок, — и хлестал Яшку по ребрам.

Наконец бросил веник, взял тазик с теплой водой, окатил всего.

— Хорош! Моя очередь теперь, — и растянулся на лавке. — Давай!

Веник в Яшкиной руке держится слабо. Старается парень, чтобы все было как у лейтенанта, а оно хуже худшего.

— Крепче, крепче, как следует бей, не обижусь.

Осмелел Яшка, стал нахлестывать лейтенанта, даже озорство какое-то появилось: чтоб чувствительней было — с оттяжкой веничком стал прохаживаться. Покраснели белые ягодицы, а лейтенант молчит. Неужели совсем бесчувственный? Хлестнул покрепче — дернулся, отозвался весело:

— Но-но! Не балуй!

«Ага, допек-таки!» — обрадовался Яшка.

Встал лейтенант красный как рак, вылил себе на голову таз холодной воды. Полетели на Яшку ледяные брызги, отступил он в дальний угол.

— Простудитесь.

— Наоборот, закалка!

Когда они одевались, Яшка не вытерпел, спросил у лейтенанта, что такое мародер.

— С чего ты вдруг?.. — удивился тот.

Яшка замялся, и тогда лейтенант стал объяснять:

— Вор! Что это… — и, подумав, добавил: — Не обыкновенный, конечно, вор, а тот, который на фронте убитых солдат грабит. А что? Зачем тебе?

— Я видел мародера, — сказал Яшка.

Лейтенант усмехнулся.

— Правда, правда! Здоровенный, рыжий и в немецком маскхалате, как тигра полосатая. У него майор целый котелок часов отобрал.

— Да ну тебя…

«Не верит. Пистолет показать — поверил бы, пожалуй. Нет, не покажу…»

НОЧНОЙ ГОСТЬ

В избе хозяйка хлопотала у стола. Принесла большой чугунок вареной картошки, высыпала ее, дымящуюся густым паром, в эмалированную чашку, сверху полила горячим салом. Оправдываясь, сказала:

— Сала не богато — так хоть для запаху.

— Картошка и так хороша, — возразил лейтенант. — К ней бы еще селедочку да огурчиков!

— Чего нема — того нема. Огурчики к осени будут.

Сели за стол. Не успели приняться за еду, как раздался стук в окно. Лейтенант обернулся, хотел спросить, кто там, но старуха опередила его:

— Внучка, мабуть. — И, подойдя к окошку, громко спросила: — Ты, Галинка?

— Открой, хозяйка, — послышался мужской голос: — Мал-мал, немножко ночевать будем.

Стучавший с трудом выговаривал русские слова.

— Нацмен, наверное, — сказал лейтенант.

— Кто ты? — продолжала выспрашивать Оксана Григорьевна.

— Красная Армия. Не боись.

Старуха посмотрела на лейтенанта, мол, что делать: целая армия просится ночевать. И снова к окну.

— У меня уже армия одна ночует. А вас сколько, много ли?

— Одна. На фронт идем. Понимаешь?

Впустила старуха ночного гостя. Им оказался солдат-татарин. Переступив порог, он улыбнулся хозяйке.