Бахмутский шлях

— Бр-р-р… Как холодно! — потом он пощупал через солому сверток, прошептал мне в ухо: — Старик не приходил?

— Нет.

— Интересно… Что ж делать?

Я промолчал. Митька, наверное, думает, что я способен что-то делать. А я как колода. Просто обидно. Года два тому назад я был гораздо меньше, а бегал целыми днями — железные обручи катал по улицам — и не уставал. А тут вот прошагал день — и все.

— А ты как? — спросил Митька.

— Ноги распухли… Вот в этом месте распухли, потрогай…

Митька не стал трогать, поверил. Он сидел задумавшись.

— Ты о чем, Мить? Из-за меня, да?..

— Да нет… — Он помолчал. — А ты попробуй пройтись, может, разомнешься? Я о старике думаю. Что делать с его вещами?

— Надо было вчера сказать… Не дал.

— А ты думаешь, он забыл?

— А что ж?

Митька молча вытащил из-под соломы сверток и, прежде чем раскрыть его, осмотрелся кругом. Увидев лежащего в углу, он оставил сверток, пошел проверить, кто там, и тут же вернулся.

— Какая-то тетка умерла, — сказал он шепотом и принялся за сверток.

Митька засунул руку и вытащил… пистолет. Я не верил своим глазам. Забыв о боли, я подвинулся к нему, потрогал рукой холодную сталь пистолета, провел ладонью по шершавой рукоятке. Настоящий! Сердце забилось, хотелось схватить его и спрятать под самую рубаху.

— Осторожно, — отстранил мою руку Митька, а сам все вертел его перед глазом и вытирал рукавом. — Вот это вещичка!

Я стал ощупывать сверток и почувствовал под рукой круглое ребристое тело.

— Гранаты!

Митька полез и вытащил две лимонки.

— Вот с этим коменданту был бы верный капут! — радостно проговорил я.

— Да! — согласился Митька.

— Мить, давай поделим: тебе пистолет, а мне гранаты, — предложил я, так как знал, что он с пистолетом не расстанется.

— Ты подожди делить! — проворчал он, запихивая на место гранаты. — Видишь, какой это старик! Наверное, партизан. Может, важное задание выполняет, а ты тут делить задумал, — упрекнул меня Митька.

Мне стало стыдно. Действительно, как я не подумал о старике. Но когда я увидел, что Митька спрятал пистолет в карман и собрался уходить, я спросил:

— Куда ты?

— Пойду посмотрю, может, старика выручу.

— Митька! — взмолился я, чувствуя, что он задумал рискованное дело. — Не ходи. Ты все равно ничего не сделаешь, а найдут у тебя пистолет — сразу повесят.

— Не повесят! С такой штукой горы можно своротить! — похлопал он по карману, отвисшему под тяжестью пистолета. — Ты лежи, я скоро приду.

Митька ушел, и мне сделалось страшно одному. Я каждую минуту ждал, что вот-вот придут сюда немцы, схватят меня и потащат в комендатуру. И вдруг увижу там уже повешенного Митьку… А дома нас ждут с хлебом… Будут, будут ждать, но так и не дождутся и даже не узнают, где мы пропали.

Время тянулось медленно. Чтобы не думать о Митьке, я стал искать, чем бы отвлечься, и увидел мертвую женщину. Мне стало не по себе, выступил пот на лбу, на спине. В пустом, полутемном, ободранном клубе я вдвоем с покойником!

Кое-как дрожащими руками я увязал мешок, сунув туда и сверток с гранатами, стал подтягивать санки к выходу, то и дело оглядываясь на мертвую, словно она могла мне что-нибудь сделать.

Холодный ветер дул в полуоткрытую дверь, наметал сугробик снега, серебрил длинную полосу соломы. Я прислушивался к тишине, и каждый, даже отдаленный скрип шагов загонял душу в самые пятки. Я метался как угорелый, то вытаскивая сверток из мешка и пряча его под солому, то вновь доставая и засовывая поглубже в мешок. Вдруг послышались совсем близко торопливые шаги. «За мной!..» — подумал я, схватил сверток и отскочил в темный угол. Я хотел было сунуть его под солому, но тут же решил обороняться. Швырнуть в немца лимонку, а там будет видно, что делать. Но не успел я вытащить гранату, как в дверях появился человек. Со страху не сразу узнав Митьку, я продолжал доставать гранату.

Он наткнулся на санки, остановился.

— Петька! — позвал он. — Где ты?

— Т-тут… — дрожащим голосом ответил я.

— Что ты там делаешь? Иди сюда. Я тебе молока принес. Выпросил у одной тетки, с полстакана налила. Сказал, что у меня братишка заболел и не может подняться. Дала, сжалилась. Еще и меня накормила кукурузной кашей.

Я подошел к нему. Митька увидел в моих руках гранату, удивился:

— Ты что делал?

— Я думал, немцы тебя схватили и идут за мной. Чуть не бросил гранату…

— Тю, дурак! Я, знаешь, что узнал! — Митька сиял от радости. — Старик, брат, тово, удрал!

— Ну?

— Да! Все об этом только и говорят. Ночью часового стукнул — и фюйть! — Митька сделал отчаянный жест.

— Вот это здорово! Значит, все это нам осталось?

— Давай, ешь молоко и поедем. Если не можешь идти, я тебя буду везти. Не оставаться же тут еще на ночь. Может, мы еще встретим старика, поедем той дорогой, как он рассказывал.

5

С трудом переставляя ноги, я держался за Митьку и, превозмогая боль, пытался идти без его помощи. Митька умолял меня сесть на санки, но я не соглашался, надеялся, что ноги скоро разомнутся и все будет хорошо. И действительно, не успели мы выйти за село, как я почувствовал себя лучше, ноги стали повиноваться, и мы ускорили шаг.