Бактриана

Полотнища палатки раздвигались перед моими глазами, за ними скрывались пустыни, горы, ровная, как стол, дорога, сияющие солнцем висячие сады города, дворец, сверкающий древним великолепием, и Бактриана, унаследовавшая в сотом поколении непревзойденную прелесть Роксаны.

А на столе рядом с ее письмом лежала последняя депеша из Пешавера.

«Дело в Бухаре надо считать проигранным. Усилить помощь Энверу мы не можем, не навлекая обвинения со стороны Советов в организации восстаний на их территории. Но Энвера нужно сохранить. Он может быть использован в Турции против Кемаль-паши, настроенного к нам враждебно.

Клейтон».

Итак, они хотят моими руками вытащить маленького человечка из-под махового колеса истории.

Нет. Энвер будет уничтожен, дорога назад, к Бактриане, должна быть очищена. Я перечисляю по пальцам: локайский хан, Муэтдин-бек, Назар-бек, Энвер. Локайского хана можно подкупить. Муэтдина и Назар-бека надо натравить друг на друга. Против Энвера лучшее средство — его собственная глупость.

Глава XXX «САРБАЗЫ БУХАРЫ БЛАГОРОДНОЙ»

Локайский хан монументален, как китайский бог войны. Белый плащ, белая чалма и матовый цвет лица оттеняют его черные с синим усы и бороду.

Он сидит, поджав ноги, на ковре, не выпуская из левой руки винтовку и погружая пальцы правой, унизанной кольцами, в жирный плов. В нем спокойствие большого зверя, сознающего свою силу. Глядя на него, я вспоминаю: тигр, однажды промахнувшись по добыче, никогда не прыгает вторично.

Поэтому он выжидает и, невозмутимо продолжая меня слушать, не произносит ни одного слова.

Я начинаю терять терпение и, пожалуй, слишком быстро увеличиваю сумму награды за выступление.

Неожиданно он встает и кладет обе руки на дуло ружья.

— Деньги вы передадите за день до выступления.

— А где же гарантии того, что вы действительно спуститесь с гор?

Он улыбается:

— Слово локайца.

Муэтдин-бек — глава бухарских басмачей — единственный военачальник, которого сумела выделить развалившаяся и бежавшая десятитысячная армия эмира Бухарского. Эта армия имела артиллерию без снарядов, солдат, вооруженных персидскими ружьями восемнадцатого века и, согласно уставу, по одному патрону в год на человека. Командовал ею топчи-баши — начальник бездействовавшей артиллерии.

Но эмир Бухарский, бывший флигель-адъютантом и генералом русского императора в Терском казачьем войске, имел свою гвардию в две тысячи человек, одетых в казачье обмундирование. Во главе одного эскадрона оказался лихой минг-баши Муэтдин. Русские офицеры довольно быстро научили его пить водку, ходить в публичные дома Новой Бухары и наградили его двумя медалями и крестиком.

И когда эмир поспешно бежал в Афганистан, оставив гарем, трон и бросив «сарбазов Бухары благородной», как называлось его войско, Муэтдин-бек бежал в горы, объявил себя защитником ислама, надел зеленую чалму и образовал банду, которая грабила и резала население и уводила женщин в горы.

Энвер-паша командовал, Муэтдин-бек воевал, а Назар- бек управлял захваченными территориями.

Назар-бек не без усмешки смотрел на Муэтдина, когда тот скакал на белом коне, окруженный зелеными знаменами, дервишами и аскерами, но становился сразу серьезным, как только начинали делить добычу. Муэтдин был необходим, и верхний кушбеги, затаив в душе злобу, часто уступал ему лакомые куски.

Но теперь, с каждым днем приближения к границе Афганистана, когда исчезла вера в победу, они ссорились все чаще и чаще, и бывали случаи, что джигиты Муэтдина зарубали из месте чиновников Назар-бека, вырывая у них снятый с купца халат или выкопанный горшок с серебром.

Надо было кончать затянувшуюся игру.

Глава XXI КОНЕЦ ЭНВЕР-ПАШИ

Через Гиссар и Бальджун остатки разбитых частей Энвер-паши отступали на Джили-Куль, чтобы в двух пунктах через Сарай и Саят перейти границу Афганистана.

В Гиссаре нукеры Назар-бека, оцепив базар и центральные улицы, громили лавки, склады и наиболее богатые дома, поспешно нагружая на ослов тюки с серебром, золотом, шелком и каракулем и наспех связанные узлы с халатами.

Некоторые купцы молча и покорно стояли на коленях лицом к востоку, воздев руки к небу, надеясь молитвой остановить грабеж. Другие стреляли в нападавших из кремневых ружей или дрались, защищая входы в дома и лавки кривыми ножами и старинными клинками, — наследием воинственных предков.

В центре крытого базара под самым куполом болтались, как белые шары грандиозной люстры, повешенные в саванах бухарцы, заподозренные в сочувствии к революционным войскам. Под ними мальчишки торговали лепешками, нищие просили милостыню, вертящиеся дервиши-бекташи продолжали свои завывания, раскачиваясь, как маятники. В воздухе стояла ружейная трескотня, крики, лошадиный топот. Проносились всадники, сбивая с ног равнодушных зевак. Иногда нукер, не слезая с лошади, вел за собой за косы плачущую девушку. Все мечети были открыты и полны молящимися.