Бал безумцев

– Не кафешка и не школа. Иди уже, ты меня утомила. У меня порезы не затянутся, если буду слушать твою болтовню.

Ябеда, поворотившись на каблуках, удаляется, а Тереза снова смотрит на Эжени.

Свернувшись в клубок на боку, девушка беззвучно плачет, отводя с лица мокрые пряди волос. Она не видит и не слышит, что происходит вокруг. В голове вихрем носятся тысячи мыслей. Наконец, словно для того, чтобы убедиться, что ей ничего не приснилось, и окончательно поверить, она осторожно достает из рукава записку, полученную от Женевьевы. Пальцы у нее дрожат, когда она разворачивает клочок бумаги. На нем почерком Старожилки написано:

«Завтра вечером, во время бала. Теофиль будет там».

Глава 12

18 марта 1885 г.

Сгустились сумерки. На Больничном бульваре фонарщики вереницей спешат по тротуарам, зажигая освещение. Сегодня в начале вечера в этом квартале тихо – повсюду, кроме владений под номером 47. На маленькой площади в стороне от проезжей части необычное оживление – сюда один за другим прибывают десятки фиакров, описывают круг и останавливаются у ворот. Дверцы хлопают без передышки, пассажиры высаживаются на брусчатку. Одного взгляда на выходящие из карет пары, разодетые в пух и прах, достаточно, чтобы понять – сюда собрались далеко не бедные парижане.

Под аркой, стоя у колонн, над которыми на архитраве красуется название больницы, гостей встречают несколько медсестер. Некоторым приглашенным здешние места хорошо знакомы – эти уверенным шагом пересекают главный двор, остальные рассматривают аллеи и больничные корпуса с восторгом и опасливым любопытством.

В просторном зале, где когда-то была богадельня, гости терпеливо ждут начала праздника, в свете настенных ламп рассматривают скромное убранство: по бокам широких окон стоят кадки с растениями и горшки с цветами, под потолком висят разноцветные гирлянды.

У распашных дверей организован буфет с пирожными, конфетами и птифурами. Все рады полакомиться, но тщетно ищут бокал ликера или шампанского – нынче вечером светское общество будет довольствоваться оршадом и оранжадом[7].

Первое, что слышат гости, входящие в зал, – звуки вальса. Напротив дверей, на помосте, бодро играет маленький оркестр. Музыке вторит нервный гул голосов. Долгое ожидание распаляет воображение и открывает простор для разговоров.

«Любопытно, как они выглядят…»

«Им можно смотреть в глаза? Что скажете?..»

«В прошлом году на балу сумасшедшая старуха висла на всех мужчинах в этом зале!..»

«А они не агрессивны?..»

«Где же Шарко? Он соизволит явиться?..»

«Страсть как хочется увидеть пресловутый истерический припадок…»

«Пожалуй, не стоило мне надевать бриллианты, теперь боюсь, как бы их не украли…»

«Некоторые из них поистине красотки…»

«Я видел препротивнейших уродин…»

Раздаются пять ударов жезлом распорядителя о пол, и голоса смолкают, а музыканты перестают играть. У входа ждут своего часа умалишенные. При взгляде на них сразу становится ясно, что этот бал не такой, как другие. Ни декорации, ни оркестр, ни буфет не позволяют до конца забыть о том, где все это происходит – в сумасшедшем доме.

Присутствие медсестер вызывает у гостей двоякое чувство. С одной стороны, дамы и господа рады, что персонал больницы пребывает в готовности на случай приступа у какой-нибудь истерички или другого неприятного происшествия, способного испортить праздник. Так им спокойнее, все чувствуют себя не столь беспомощными, ожидая встречи с пациентками, ведь неизвестно, как те поведут себя на публике. С другой стороны, медсестры в зале внушают тревогу – напоминают о том, что в любой момент кто-то из умалишенных может забиться в судорогах, хоть гости и надеются втайне стать свидетелями знаменитого припадка.

Стоящий рядом с медсестрами дежурный врач обращается к толпе:

– Дамы и господа, приветствую вас в больнице Сальпетриер. От имени медицинского персонала, сестер, врачей и доктора Шарко хочу сказать, что для нас большая честь принимать вас на очередном средопостном балу. Прошу, встречайте тех, ради кого вы здесь собрались.

Оркестр снова играет вальс. Публика примолкла, все тянут шеи к распашным дверям, которые наконец открываются настежь. Умалишенные парами входят в зал длинной вереницей. Здесь ожидали увидеть невменяемых, уродливых, кособоких, буйнопомешанных в гротесковых или потешных костюмах, но девушки Шарко выглядят на удивление нормально, они ступают с непринужденностью театральных актрис в нарядах маркиз и молочниц, крестьянок и пьеретт, мушкетеров и коломбин, рыцарей и волшебниц, трубадуров и пираток, цыганок и королев. Это женщины из разных отделений больницы – истерички, эпилептички, неврастенички, молодые и постарше, но все они наделены странным обаянием, харизмой, будто не только душевная болезнь и жизнь в стенах сумасшедшего дома отличает их от других людей. В них словно есть что-то еще – особый способ существования в мире и особое место в нем.