Бал Додо

— И это еще не все, — продолжил Вивьян. — Там непристойности звучали на креольском, на французском и даже на английском языках. Даже на английском, ты представляешь! Она распевала такие песенки, что оставалось только гадать, где она выучила их. Бедная няня выходила из ее комнаты вся в слезах, затыкая уши, считая, что это дьявол вселился в бабушку и управлял ею.

— Ты уверен, что это не выдумка?

— Я клянусь тебе, — заверил Вивьян. — Спроси у Лоренсии, если мне не веришь. Да я и сам сначала не верил. Я подумал, что Лоренсия от горя еще больше очумела. Но почему родители запретили входить в ее комнату? Почему запретили видеться с ней? Я не верил в их объяснения, что можно заразиться. Они просто боялись, как кто-нибудь услышит, что за чепуху несет бабушка. Им самим стыдно было слушать, как бабушка посылает всех в жопу. Вот она, правда. Я как-то подошел к двери ее комнаты и кое-что слышал собственными ушами. Она говорила не с Лоренсией, я слышал, как та шмыгала носом. Разговор был с кем-то невидимым. Она сказала: «Вот и прекрасно, я буду плясать на площади Армии в День святого Людовика. И хорошенько запомните, меня никто не остановит!» Потом визгливо запела странную песенку:

У меня тут завелся по дури
Филиппинец с пером в куафюре…

Дальше я не помню, но конец был отменный. Я сильно переживал и в то же время, стоя за дверью, хохотал. Странно, что мы можем переживать несчастье и одновременно смеяться. С тобой ведь тоже такое случается?

— Да постоянно, — сказала Бени. — Я не бываю совершенно счастливой или совершенно несчастной. В самом тяжелом горе меня одолевает дикий смех, а когда ко мне приходит большая радость, мне всегда немного хочется плакать. Интересно, а у других тоже так, как и у нас?

— Не думаю, — задумчиво протянул Вивьян. — Посмотри на людей: если они смеются, то смеются, а если плачут, то плачут. Наверно, мы не совсем нормальные.

— В любом случае, — подытожила Бени, — если люди умирают не так, как живут, а совсем наоборот, то мы с тобой сдохнем, распевая церковные гимны.

Глава 22

В «Гермионе» на первый взгляд все было нормально. Море мягко бьется о берег внизу лужайки, как обычно, ссорятся зимородки в ветвях корявого зифуса, затенившего террасу. После похорон Лоренсия все привела в порядок, и, наверное, оттого, что Бени не была на похоронах, войдя в дом, она не испытала дурноты, которой ожидала, и не ощутила тревожной перестановки, которая возникает в доме, где недавно кто-то умер.

Она даже не была особо взволнована, как бывает после смерти любимого человека, когда находишь принадлежавшие ему вещи, которых раньше не замечал, а сейчас они вдруг наделяются невыносимой силой воспоминания. Те, что остались нетронутыми Лоренсией, — очки в очечнике, оставленные на столе в голубой гостиной, маленький серебряный карандаш со вставным грифелем, с которым мадам де Карноэ разгадывала кроссворды, кресло-качалка под варангом, откуда она любила смотреть на закат солнца, — все это пока еще не стало воспоминанием. У Бени не создавалось ощущения, что бабушка мертва, ее просто нет, но скоро она увидит, как та возвращается с покупками из Катр-Борна или из Керпипа и начинает медленно подниматься по каменным ступеням, как неловкий малыш, приставляя одну ногу к другой, опираясь на руку Линдси. Она бранит толпу в магазинах, выхлопы грузовиков на дорогах, трудности с поиском тени для парковки машины, опасность от лихачей, которые гоняют на бешеной скорости; она раздражена, что в «Присунике» нет импортного камамбера, злится на эту Люси Дампьер, которую встретила, а та не поздоровалась с ней, а между тем они учились вместе в школе Сестер Лоретты, хоть это и было не вчера, но они и замуж вышли в один год, а теперь за кого же она себя принимает?.. Подъем по каменной лестнице всегда вызывал у Франсуазы де Карноэ скверное ворчливое настроение. На каждой ступеньке цена ее жизни набирала обороты. Шкала поднималась. Две ступени, и она с раздражением отмечала, что Фифина поливала цветы под палящим солнцем. Еще ступенька, и она сетовала, что вынуждена по такой жаре тащиться в город, в то время как в Ривьер-Нуаре так хорошо, и вообще, это единственное место на Маврикии, где еще можно жить.

Неужели в «Гермионе» на самом деле все так нормально? Бени улавливает в атмосфере дома что-то необычное, в самом месте, в каждой вещи — какое-то особенное напряжение. Временами она четко ощущает вибрацию, как будто волны растекаются по комнатам. Словно дом стал живым существом, а его капризы и настроения обнаруживались мелкими странностями, на которые она сначала не обращала внимания, но они повторялись, и это заинтриговало. Хлопающая дверь в абсолютно безветренную погоду, скрипящий от шагов паркет в пустой комнате, плотно зажатая в книжном ряду книга, которая вдруг вываливается и, раскрываясь, падает на пол.