Бал. Жар крови

Когда молодая женщина вошла, Элен стояла недалеко от меня. Она была растрогана и утомлена. Только что закончился банкет. Обед на сто персон был накрыт на танцплощадке, привезенной из Мулена и установленной на улице, в большой палатке. Стояла теплая, мягкая погода, было влажно. Время от времени занавес палатки приподнимался и открывался вид на большой сад Эраров: голые деревья, полный облетевших листьев бассейн. В пять часов столы были убраны и начались танцы. Гости все прибывали: в основном молодежь, которая не любила ни есть, ни предаваться возлияниям, но желала потанцевать, ведь у нас так мало развлечений. Среди них была и Брижит Декло, но казалось, что она ни с кем близко не знакома — она пришла одна, Элен пожала ей руку, как и всем остальным, лишь на мгновение поджав губы и мужественно улыбнувшись; за такими улыбками женщины часто скрывают самые потаенные мысли.

Вскоре старики уступили молодым танцевальный зал и удалились в дом. Они расселись у каминов; в комнатах, где были закрыты все окна, можно было задохнуться; мы принялись пить гренадин и пунш. Мужчины беседовали об урожае, о сданных в аренду фермах, о ценах на скот. Есть что-то невозмутимое в пожилых людях: глядя на них, можно представить себе, что их организм переварил всю тяжелую, горькую, острую пищу, которую готовит нам жизнь, уничтожив весь ее яд, что теперь десять или пятнадцать лет эти люди будут находиться в совершенном равновесии, располагая завидным нравственным здоровьем. Они довольны собой. Тяжкий и тщетный труд молодости, пытающейся приспособить мир к своим желаниям, для них уже завершен. Потерпев поражение, они сейчас отдыхают. Через несколько лет ими снова овладеет глухое беспокойство, и на этот раз оно будет предвещать смерть; оно странным образом изменит их жизнь, сделает их равнодушными, причудливыми, сварливыми, неузнаваемыми для родных, чужими для собственных детей. Но в возрасте от сорока до шестидесяти лет они наслаждаются хрупким покоем.

Я особенно наслаждался этим покоем после вкусного обеда и чудесных вин, вспоминая о прошлом и о своем заклятом враге, из-за которого мне пришлось бежать из наших краев. Я сменил много профессий: был чиновником в Конго, торговцем на Таити, охотником в Канаде. Ничто не приносило мне удовлетворения. Я говорил себе, что ищу богатства, но на самом деле меня гнала в путь моя горячая кровь. Но так как теперь огонь потух, я сам себя больше не понимаю. Мне кажется, я слишком много и напрасно путешествовал, а в итоге вновь оказался в начале пути. Я доволен лишь тем, что так и не женился, но все же не стоило мне метаться по свету. Следовало остаться здесь и работать в своем имении, и тогда я сейчас точно был бы богаче. Я стал бы богатым дядей для своих наследников. Я бы занимал достойное место в обществе, а вместо этого я болтаюсь среди всех этих солидных и спокойных существ, как гуляющий среди деревьев ветер.

Я пошел посмотреть, как танцует молодежь. В темноте виднелась большая прозрачная палатка, из которой доносились звуки духового оркестра. Внутри установили импровизированное освещение: гирлянды из маленьких лампочек, в свете которых танцующие отбрасывали на стены длинные тени. Это напоминало балы 14 июля [28]и ярмарочные гулянья, но так уж у нас заведено… В кронах осенних деревьев свистел ветер, и палатка время от времени начинала раскачиваться, как пароход. Увиденное снаружи ночью, это представление казалось причудливым и грустным. Не могу сказать почему. Возможно, из-за контраста между застывшей природой и буйством молодости. Бедные дети! Они отдавались веселью всем сердцем. Особенно девушки, которых у нас воспитывают в строгости и добродетели. До восемнадцати лет они находятся в пансионе в Мулене или в Невере, затем учатся у матерей, как вести домашнее хозяйство, и так до самой свадьбы. Поэтому они сильны телом и духом, полны здоровья и желаний.

Войдя в палатку, я смотрел на них, слышал их смех и спрашивал себя, какое удовольствие они находят в том, чтобы раскачиваться под музыку. С некоторых пор, глядя на молодежь, я чувствую некоторое изумление, как будто наблюдаю за странными животными иной породы, чем я. Наверное, так старые псы смотрят на пляски мышей. Я спросил у Элен и у Франсуа, не испытывают ли они нечто подобное. Они засмеялись и ответили, что я просто старый эгоист, что они, слава Богу, не утратили связи со своими детьми. Как бы не так! Мне кажется, что они заблуждаются. Если бы их взору предстала их собственная молодость, они бы ужаснулись или, скорее, просто не узнали бы ее. Они прошли бы мимо со словами: «Эта любовь, эти мечты, этот огонь нам глубоко чужды». Мимо собственной молодости… Так как же они могут разобраться в молодости других?