Бал жертв

— Милостивый, государь, — надменно сказал Баррас, — вы уже сегодня наговорили мне довольно много пошлых шуток.

— Я никогда не шучу. Мы везем вас на бал — это чистая правда.

Баррас погрузился в свирепое молчание, и люди в масках больше не старались его разговорить.

Лошади скакали во весь опор. За полтора часа они проехали расстояние, отделяющее Гробуа от Парижа. Карета остановилась у Шарантонской заставы.

— Гражданин директор, — сказал Каднэ, — будьте так любезны, назовите себя с улыбкой начальнику поста и не будьте так безрассудны, чтобы звать его на помощь, потому что вы умрете прежде, чем он отворит дверцу.

Баррас был храбр, но он рассудил, что подвергаться верной смерти совершенно бесполезно, и назвал себя офицерам поста, которые, приметив женщину в карете, переглянулись, улыбаясь, и подумали, что директор едет на любовное свидание.

Карета поехала дальше и остановилась на том месте, где раньше была Бастилия.

— Приехали? — спросил Баррас.

— Нет еще.

— Зачем же мы остановились здесь?

— Чтобы исполнить небольшую формальность.

Каднэ вынул из кармана носовой платок.

— Вам надо завязать глаза.

— Но…

— Если только, — холодно прибавил Каднэ, — вы не предпочитаете ночевать в Сене, куда мы отнесем тело, если будем вынуждены превратить вас в труп.

Баррас дал завязать себе глаза, и карета продолжала путь; она ехала еще с час по неровной мостовой тогдашнего Парижа, потом Баррас услыхал звук, позволивший понять, что карета въехала под свод; через минуту экипаж остановился, тогда Каднэ взял Барраса за руку и заставил его выйти.

— Мы приехали, — сказал он.

Директор почувствовал вокруг себя теплую атмосферу и услыхал смутный шум, между тем как свет чуть проникал сквозь его повязку. Каднэ снял с него повязку, и Баррас был буквально ослеплен потоками света, принудившими его на минуту закрыть глаза.

V

Когда Баррас открыл глаза, он бросил вокруг удивленный взгляд.

Директор находился в обширной зале кругообразной формы, освещенной люстрами и канделябрами. Стены были выкрашены красной краской и обставлены скамейками того же цвета. На этих скамейках сидели женщины всех возрастов, но по большей части молодые и прекрасные, в безукоризненных бальных нарядах. Только Баррас был поражен, что у каждой на шее был красный шнурок, обрисовывавший черту, подобную той, которую произвела бы гильотина, если бы отрубленная голова могла опять занять свое обычное место на плечах.

Перед этими женщинами почтительно стояли кавалеры, одетые по последней моде, но без огромного галстука, только что вошедшего в употребление, а, напротив, с открытой шеей. Так же, как и у женщин, у них на шее виднелся красный шнурок — кровавый знак гильотины; кроме того, на лицах у них были маски.

В глубине залы безмолвный оркестр ждал сигнала. Каднэ наклонился к уху Барраса и сказал:

— Только вас ждали, чтобы начать.

— Но где же я? — спросил директор.

— На бале, как вы видите.

— Но… эти замаскированные мужчины… и эти женщины?

— Это обыкновенное общество.

— Кто они?

— Вы видите эту красную метку на шее у мужчин и у женщин?

— Да.

— Это условный знак, необходимый для того, чтоб быть допущенным.

— Что это значит?

— Что гильотина сделала свое дело. Этот бал называется Балом жертв.

Баррас вздрогнул.

— Полиция говорила мне об этом бале, — сказал он.

— Она пыталась обнаружить место его проведения?

— До сих пор без особого успеха.

— В самом деле, хотя он проводится каждую неделю. А поскольку бал этот каждый раз дается в другом месте, ваша полиция, любезный директор, так не и смогла никого заставить его отменить.

— Ах вот как! — прошептал Баррас, несколько растерявшись. — Значит, это и есть Бал жертв?

— Да. И чтоб быть допущенным на него, надо лишиться родственника на эшафоте: отца, жены, брата или сестры…

Баррас наклонил голову и не сказал ни слова. Может быть, в эту минуту глава Директории, срубавший топором это дерево с многочисленными ветвями, которое называлось французским дворянством, вспомнил о своем происхождении и говорил себе, что все эти люди, находившиеся перед его глазами, прежде были для него свои, он был одного звания с ними, и он почувствовал необъяснимое и горькое чувство стыда. Каднэ, по-видимому, не приметил этого и, взяв Барраса за руку, сказал:

— Пойдемте, любезный директор, я представлю вас дамам.

— Нет! Нет! — сказал Баррас с ужасом. — Я не хочу!..

— Хорошая шутка! — с насмешкой сказал Каднэ.

— Зачем я здесь?

— Вы приехали на бал.

— Но… я не имею… никакого права.

— Вы ошибаетесь.

Сквозь прорези в маске Каднэ бросил на него холодный взгляд.

— Вы так же, как и все мы, лишились кого-то во время террора.

— Я?

— Вы забыли вашего дядю, кавалера де Барраса, убитого в армии Конде… в то время как его племянник обрекал на смерть короля.

— Он не был гильотинирован по крайней мере.

— Но ваша тетка была в Оранже.

Баррас вздрогнул и потупил глаза.

— А д'Ориоль — ваш кузен и мой… ведь мы с вами несколько сродни, любезный директор…

— А! Это правда, я помню ваше имя.

— Каднэ к вашим услугам.

— Вы все уверяете, что были гильотинированы?..