Бал жертв

— Поверите ли вы, — начала опять Лукреция, — что я бедная девушка, почти без всяких средств, оставившая родительский дом и не имеющая другого убежища, кроме той жалкой комнаты, в которую я вас водила вчера?

— А вся эта роскошь?

— Не моя. Даже платье, которое на мне, не мое.

— Извините меня, я бедный солдат и не умею отгадывать загадки.

— Вы слышали этого человека, который приходил ко мне прошлой ночью и с которым я ушла?

— Да, и если я не видел его лица, то по крайней мере узнал его голос.

— Я слыву протеже этого человека.

— А это правда?

— Да.

— И вся эта роскошь от него?

— Конечно. Говорю вам, в глазах всех я принадлежу ему.

— Но… для чего?

— Это тайна и для вас и для меня…

— Вы справедливо употребляете это слово, потому что да покарает меня Господь, если я понимаю тут хоть что-нибудь!

Лукреция пристально посмотрела на него.

— Послушайте, — сказала она, — вы защитили меня вчера… У вас откровенные и честные глаза… Я считаю вас благородным человеком.

— Вы правы, — холодно сказал Бернье.

— Я окружена людьми, которых не знаю; какая у них цель — это мне неизвестно, и я, боюсь… Вчера, когда я увидела вас, мне показалось, что я нашла друга, покровителя… Человека, который осветит хаос мрака, в котором проходит моя жизнь.

Бернье смотрел на нее с горестным удивлением, потому что молодая женщина была бледна и печальна и грудь ее поднималась с трудом. Она продолжала:

— Я бедная деревенская девушка. Безнадежная любовь привела меня в Париж.

— Вы, однако, так прекрасны, что любовь, о которой вы говорите, не может быть лишена надежды, — возразил Бернье.

— Однако она безнадежна, — прошептала Лукреция, и слеза заблистала на ее черных ресницах. — Я любила и теперь еще горячо люблю человека, который никогда не думал обо мне, графа Анри Жюто де Верньера…

Машфер перебил Каднэ восклицанием удивления.

— Подожди, — возразил Каднэ.

— Я узнала однажды, — продолжала Лукреция, — что граф де Верньер женится на своей кузине, тогда отчаяние овладело мною… Я оставила тот край… Куда я шла, я сама не знала… Я бродила по дорогам, прося милостыню, и через десять дней дотащилась до ворот большого города, это был Париж. Какой-то человек поднял меня, умирающую, у тумбы, к которой я прислонилась. Этого человека звали маркиз де Верньер, и он был кузен человека, любимого мною. Я его часто видела в нашем краю, и он узнал меня. Он отвел меня сначала к себе, потом на другой день поместил в той комнате, куда я вас водила прошлой ночью. Он находил меня красивой, старался внушить мне любовь, но я любила другого и была глуха к его любви. С тех пор его любовь ко мне все увеличивалась, а я все ему сопротивлялась.

— Но почему все считают вас его любовницей? — спросил Бернье.

— Однажды он пришел в мою мансарду. Я зарабатывала хлеб иголкой и не хотела ничего принять от него.

— Лукреция, — сказал он мне, — вы все еще любите Анри?

— Более прежнего, — отвечала я.

— Анри подвергается большой опасности, — продолжал он, — и вы одна можете спасти его.

— Ах, говорите, — закричала я, — говорите! И если нужна моя жизнь, я готова умереть.

— Нет, — сказал он мне, — не то. В глазах всех вы должны слыть моей любовницей…

Это предложение было так странно, что я посмотрела на него в остолбенении. Тогда он вынул из кармана бумагу и показал ее мне. Я вскрикнула. Это был приказ арестовать Анри, приказ, подписанный страшным Фукье-Тенвилем. С этой минуты я обезумела и исполняла все, что он хотел. Он поместил меня здесь, велел надевать шелковые и бархатные платья, дал мне слуг. Днем он выходил со мною под руку. Вечером уходил, настойчиво уверяя в своей любви ко мне. В один вечер он мне объявил, что у нас будут гости, то есть несколько друзей, которых он пригласил к чаю. Друзья эти приехали. Я очень удивилась, найдя между ними дворян и аристократов. Моя красота произвела на них большое впечатление, но все говорили со мною с уважением… Один, капитан Солероль…

— Как! — вскричал Бернье. — И он также был?..

— Был, — отвечала Лукреция, — и так пошло любезничал, так грубо ухаживал, что это меня возмутило. Все эти люди разговаривали о каких-то планах, в которых я ничего не понимала, кроме того, что предполагалось другое, а не республиканское правление и что в этом правлении маркиз Жюто будет генералом и опять сделается маркизом. С тех пор я поняла, что мой дом сделался местом сборища заговорщиков-роялистов. Но что мне было за дело до этого? Только бы моего Анри не потребовали к революционному трибуналу. На другой день и на следующие все эти люди приходили, и с ними капитан Солероль. Он становился все более дерзким и нахальным со мною. Я это заметила маркизу де Жюто. «Я это знаю, — сказал он, — я ненавижу этого человека. Но ради любви ко мне, ради любви к Анри терпите эти дерзости — он нам нужен».

Вот уже два месяца, как это продолжается, — докончила Лукреция. — Этот человек в меня влюблен так же, как и маркиз де Жюто, он преследует меня. Если я выхожу, он стоит на углу улицы и следует за мною. Прошлую ночь он хотел меня убить, потому что я с негодованием оттолкнула его.