Балабанов. Перекрестки

Идеологические обоснования мировоззрения человека «русского мира» Балабанов предъявляет в «Грузе 200». Там наличествуют все категории, на которых строится опыт человека, обращающегося взглядом назад, в СССР. Кафедра научного атеизма, духовный поиск на грани делирия, алкоголь как образ жизни, песни советской эстрады, бормотание телевизора, запретный плод дискотек – этим ограничен набор возможностей эпохи застоя для обычного человека окраины. Застой отравлен – замалчивание факта истребления целого поколения, отправленного в чужую странную страну без объяснений, не проходит даром, метафора воняющего, замкнутого мира абсолютно доходчива.

Действие в фильмах Балабанова по преимуществу происходит в маленьких городах. Ойкумена «русского мира» – как раз эти маленькие города, поселки городского типа и окраины больших индустриальных центров, всегда – задворки. Маргинальный мир, в котором люди пытаются найти свою идентичность, зацепиться за что-то реальное, и находят принцип «сила – в правде, а правду мы знаем».

И в каждом фильме обязательно появляется храм в кадре – это важная деталь, визуальный знак, соединяющий прошлое и будущее.

Последняя работа Балабанова «Я тоже хочу» суммирует мотивы силы (насилия) и условного принципа справедливости. Фильм начинается с бани. Главные герои – голые, это Чистилище. Чтобы освободиться от прежней жизни, нужно снять одежду, поэтому и девушка на границе с Зоной раздевается. Герои расстаются со своими представлениями и теми поступками, которые они совершили в прошлой жизни, и попадают в пространство, которое является настоящим локусом «русского мира».

Визуальный образ русскости – конечно, зима, мороз. И еще – это место, где все развалилось. В фильме настойчиво демонстрируются разрушенные дома, фермы, заброшенные производственные помещения, пустующие, оскверненные храмы. Материального мира в этом пространстве нет, да его и не на чем строить. Балабанову не удается найти ничего жизнеутверждающего, созидательного, зацепиться взглядом за живое. Тех, кого из этого пространства забирают, берут навсегда. Они исчезают целиком. А те, кого не взяли, остаются в виде мертвых тел – человеческих развалин. Трупы на руинах в окружении мух, белых – зимой, жужжащих – летом.

Балабанов внедряется в мифы и мемы этого «русского мира», который нам предъявляют в качестве новой идеи. Пробует их очеловечить и воплотить. Но красоты и жизни не рождается, проверка Балабанова показывает – в этом направлении искать безнадежно, оно ведет нас только к смерти и отсутствию жизни.

От Чикаго до Донецка, или Путь воина Юрий Сапрыкин

Я хочу поговорить о фильме, который для меня очень важен и, как оказалось, сыграл особую роль в истории страны. Хотя в момент его выхода это было не очевидно. Перечитывая старые рецензии, которые процитированы в книге Марии Кувшиновой про Балабанова (2015), я увидел, что для многих авторов, в частности для моих коллег из журнала «Афиша», появление «Брата 2» было событием в очень узком контексте: дескать, появилось настоящее, средней руки голливудское жанровое кино, и хорошо бы такого было побольше… Таков был основной пафос этих текстов. Сегодня понятно, что и роль этого фильма, и след, оставленный им, значительно серьезнее. Это не просто, так сказать, веха на пути становления кинематографического мейнстрима. Как становится понятно к 2015 году, Балабанов поймал некоторые черты национального характера и контуры сознания русского человека 2000-х годов, которые актуализировались в последние годы.