Балабанов. Перекрестки

Интересно, что в «Брате 2» в образе обобщенного чужого уже в 2000 году предстает Америка. Это, наверное, одно из первых открытых описаний в искусстве того умонастроения, которые сейчас уже всех повально захватило. Америка, которая видится Даниле Багрову и которая показана в «Брате 2», – очень странная страна, ужасно неуютная и неправильно устроенная. Ее жители занимаются аморальными вещами: торгуют наркотиками и оружием, торчат в клубах. Если им попадается в руки русская девушка, то они немедленно делают из нее проститутку, которая обслуживает дальнобойщиков. Образ чужого мира и вообще самых разнообразных чужих разыгран в «Брате 2» чрезвычайно подробно.

Это неоднократно служило поводом для обвинения Балабанова в разных грехах – якобы он снял националистическую агитку или протофашистское кино. Я с этим радикально не согласен. В «Брате 2» мы видим игровую фиксацию какого-то точно пойманного умонастроения, безоценочное его выражение, которое к тому же переводится в почти фольклорный жанр. Это скорее былина, чем агитка. Авантюрный рассказ, который должен развлекать, а не убеждать или уговаривать. Те вещи, которые сейчас кажутся нам чрезвычайно серьезными и пророческими (шутки про Севастополь, например), в 2000 году воспринимались как просто шутки. Я специально поинтересовался, что писали о «Брате 2» в момент его выхода патриотические публицисты: нельзя сказать, что они поднимали фильм на щит. Наоборот, его ругали за то, что он профанирует святые для каждого патриота вещи. Украинская тематика вызывала особенно острую реакцию, но с обратным нынешнему знаком – «фильм подрывает дружбу двух народов и тем самым играет на руку НАТО».

В игровой, лубочной, былинной форме Балабановым были пойманы вещи, которые к 2015 году стали реальностью. После множества политтехнологических попыток ответить на этот запрос, на потребность в идентичности, была найдена форма одновременно опасная и органичная. Был найден понятный для такого запроса язык. В каком-то смысле сюжет, через который определяется эта идентичность, – это все то же былинное путешествие в Чикаго, где нужно сражаться с врагами и спасать плененную ими русскую девушку. В 2015 году в роли Чикаго выступает Донецк. Аналогии, которые можно провести между фильмом и нынешней социополитической реальностью, просто оглушительные. Ополченец, который отправляется в Новороссию, – это все тот же герой Бодрова-младшего, который очень остро воспринимает происходящую вокруг несправедливость и желает восстановления справедливости, при этом понимая ее чрезвычайно общо и неконкретно. Это человек, для которого специально сконструирован образ врага, который утверждает очень чужой, фальшивый, неестественный образ жизни: заставляет «наших» говорить на чужом языке, меняет таблички на улицах. И нужно пожертвовать всем, чтобы защитить этих «своих», несмотря на то, что во многом они стали до такой степени «своими» случайно, никто до 2014 года не думал о Донбассе как о чем-то сакрально родственном России. Они примерно настолько же свои, как хоккеист, которого Данила Багров случайно встречает в Сандунах. Как на месте хоккеиста мог бы оказаться футболист или гандболист, так и на месте жителей Донецка могли быть запорожские или харьковские. Лишь в процессе защиты оказывается, что нет никого «своее», чем эти случайно выбранные люди. «Свой своему поневоле брат» – народная фашистская поговорка. Ну и разумеется, в процессе защиты этих своих погибает и страдает гораздо больше людей, которые определяются как «свои», чем если бы этой защиты не было

Почти одновременно с выходом «Брата 2», с разницей всего в год, происходит попытка Эдуарда Лимонова поднять восстание в Северном Казахстане – это еще один поход, подобный путешествию Данилы Багрова в Чикаго или Игоря Стрелкова в Славянск. Лимонова, правда, в отличие от Стрелкова, не поддерживали государственные структуры, они ему противостояли. Два романтически-патриотических порыва закончились по-разному. В случае с Лимоновым – тюремным заключением, а со Стрелковым – войной.

Конечно, было бы наивно говорить, что Данила Багров – это и есть русский национальный характер, каким он дан в XXI веке, это было бы слишком сильным преувеличением. Но вместе с тем этот образ с течением времени как будто становится все более реальным. В начале нулевых он повлиял на огромное число людей, которые в свою очередь сегодня начинают влиять на реальность. Слепком с образа Данилы Багрова мне кажется публичный образ Захара Прилепина, который тоже отчасти угадал этого персонажа в своей ранней повести «Санькя», а сегодня пытается вести себя в публичном поле так, как в его представлении вел бы себя благородный, романтический, немногословный герой из фильма Алексея Балабанова.