Балаган, или конец одиночеству

Поэтому, услышав недобрые слова матери, даже поняв, что она желает нам смерти, мы отреагировали на чисто интеллектуальном уровне. Мы любили мудреные задачки. Может, мы найдем и решение маминой проблемы – конечно, не доводя дело до самоубийства.

Она постепенно взяла себя в руки. Она укрепила свой дух в предвидении сотни дней рождения своих детей, если Господь решит подвергнуть ее такому испытанию. Но перед тем, как ей это удалось, она сказала:

– Я бы отдала все на свете, Калеб, за малейший признак разумности, за то, чтобы хоть искорка человеческого мелькнула в глазах одного из близнецов.

* * *

Для нас это была пара пустяков.

Хэй-хо.

* * *

Мы вернулись в Элизину комнату, и мы написали большое послание на простыне. Подождав, пока наши родители крепко заснут, мы прокрались в их спальню через фальшивую заднюю стенку шкафа. Мы повесили свое послание на стенку, чтобы оно сразу попалось им на глаза, как только они проснутся.

Вот что там было написано:

ДОРОГИЕ МАТЕР И ПАТЕР. КРАСИВЫМИ МЫ СТАТЬ НЕ МОЖЕМ, НО МЫ МОЖЕМ БЫТЬ УМНЫМИ ИЛИ ГЛУПЫМИ – В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ТОГО, КАКИМИ НАС ХОЧЕТ ВИДЕТЬ МИР.

ВАШИ ПРЕДАННЫЕ И ГОТОВЫЕ К УСЛУГАМ

ЭЛИЗА МЕЛЛОН СВЕЙН

УИЛБУР РОКФЕЛЛЕР СВЕЙН

Хэй-хо.

Глава 11

Вот так мы с Элизой разрушили наш рай – нашу Вселенную на двоих.

* * *

На следующее утро мы проснулись раньше родителей, задолго до того, как слуги должны были прийти нас одевать. Мы все еще думали, что живем в раю, пока одевались (самостоятельно).

Помнится, я выбрал тройку спокойного синего цвета в мелкую полосочку. Элиза решила надеть пуховый свитер, твидовую юбку и жемчуга.

Мы договорились, что первой в беседу вступит Элиза – у нее был звучный альт. Моему голосу не хватало значительности, чтобы достаточно спокойно и убедительно объявить, что мир только что перевернулся вверх тормашками.

Вспомните, пожалуйста, что до этих пор единственное, что кто-либо от нас слышал, было: «Агу», «Угу» и прочее в таком роде.

Овету Купер, нашу квалифицированную няню, мы встретили в зале с колоннами и стенами зеленого мрамора. Она поразилась, увидев нас одетыми.

Но, прежде чем она успела что-то сказать, мы с Элизой прислонились голова к голове (буквально, как раз над самыми ушами). И созданный нами таким образом единый гений заговорил с Оветой голосом Элизы, дивным, как виолончель.

Вот что этот голос сказал:

– Доброе утро, Овета. С этого дня для всех нас начинается новая жизнь. Как вы сами видите, мы с Уилбуром больше не идиоты. Ночью произошло чудо. Сбылась мечта наших родителей. Мы исцелены.

Лично для вас, Овета, все останется по-прежнему: и квартира, и цветной телевизор, а жалованье вам, возможно, даже прибавят – в награду за труды, которые помогли свершиться чуду. Для нашего персонала все останется без перемен, кроме одного: жизнь здесь станет еще веселее, еще легче, чем была раньше.

Овета, унылый американский заморыш, застыла, как кролик, завороженный гремучей змеей. Но мы с Элизой вовсе не были гремучей змеей. Когда наши головы соприкасались, мы были одним из самых славных гениев, каких знал мир.

* * *

– Мы больше не будем обедать в кафельной столовой, – сказал голос Элизы. – У нас прекрасные манеры, сами увидите. Пожалуйста, накройте нам завтрак в солярии и дайте знать, когда Матер и Патер встанут. И будет очень мило с вашей стороны, если вы с сегодняшнего утра будете обращаться к нам «Мастер Уилбур» и «Мисс Элиза». Можете идти и сообщить остальным о чуде.

Овета стояла столбом. Пришлось мне щелкнуть пальцами у нее под носом, чтобы она вышла из транса.

Она сделала реверанс.

– Как скажете, мисс Элиза, – сказала она. И пошла сообщать всем потрясающие новости.

* * *

Мы уселись в солярии, и тут наш персонал стал потихоньку собираться, смущенно поглядывая на молодых хозяина и хозяйку, в которых мы превратились.

Мы приветствовали слуг, называя их полные имена. Мы задавали им вопросы по-дружески, чтобы они поняли, что мы вникаем в их жизнь до мелочей. Мы извинились за то, что превращение произошло слишком быстро и, возможно, кое-кого напугало.

– Мы просто не понимали, – сказала Элиза, – что кому-нибудь хочется, чтобы мы поумнели.

К тому времени мы уже так освоились, так овладели ситуацией, что и я отважился заговорить о важных вещах. Мой тонкий голос больше не казался писклявым и глупым.

– При вашем содействии, – сказал я, – мы прославим этот дом мудростью, так же, как в прошлые дни покрыли его позором идиотизма. И пусть снесут все заборы.

– Вопросы есть? – спросила Элиза.

Вопросов не было.

* * *

Кто-то вызвал доктора Мотта.

* * *

Наша мать не спустилась к завтраку. Она осталась лежать в постели – окаменелая.

Отец спустился один. Он так и был в ночной пижаме. Небритый. И, несмотря на свою молодость, выглядел измученным, немощным.