Балаган, или конец одиночеству

А тем временем Китайская Народная Республика втайне создавала буквально миллионы и миллионы гениев – обучая пары или небольшие группы конгениальных, способных к телепатии специалистов мыслить как единый мозг, все вместе. И такие мозаичные умы могли сравняться, скажем, с сэром Исааком Ньютоном или Вильямом Шекспиром.

О да, задолго до того, как я стал Президентом Соединенных Штатов Америки, китайцы научились комбинировать эти синтетические мыслительные агрегаты в интеллекты такой сокрушительной силы, что сама Вселенная, казалось, говорила им:

– Жду ваших приказаний. Вы можете стать такими, как вам угодно. Я могу стать такой, как вам угодно.

Хэй-хо.

* * *

Я узнал про эти китайские достижения много лет спустя после смерти Элизы, и сам я к тому времени давно потерял всякий авторитет как Президент Соединенных Штатов. Так что эти знания мне были уже совершенно ни к чему.

Одно только меня позабавило: мне сказали, что убогая западная цивилизация вдохновила китайцев на создание синтетических гениев. Китайцы взяли пример с американских и европейских ученых, которые во время второй мировой войны стали сотрудничать, единодушно стремясь к созданию атомной бомбы.

Хэй-хо.

Глава 17

Наши несчастные родители поначалу поверили, что мы – идиоты. Они постарались с этим смириться. Потом они уверовали в то, что мы – гении. Попытались смириться и с этим. И вот им сказали, что мы нормальные, недалекие существа, и они старались подладиться и к этому.

Мы с Элизой, подглядывая в щелки, подслушали их жалостные, беспомощные попытки выпутаться, позвать на помощь. Они спросили доктора Корделию Свейн Кординер, как же можно увязать нашу тупость с тем, что мы можем вести такие ученые беседы практически обо всем, да еще на многих языках.

Доктору Кординер как раз не терпелось просветить их именно в этом отношении.

– В мире полно людей, которые ловко притворяются более умными, чем они есть, – сказала она. – Они втирают нам очки при помощи нахватанных знаний, иностранных слов, цитат и прочего, а на самом-то деле они ничего не знают о жизни, и вообще всем их знаниям грош цена. Моя задача – разоблачать таких субъектов, ради пользы общества и их собственной пользы.

– Ваша Элиза – наглядный пример, – продолжала она. – Она мне тут лекции читала по экономике, и по астрономии, и по музыке, обо всем на свете, а между тем она ни читать, ни писать не умеет и никогда в жизни не научится.

* * *

Она сказала, что положение у нас не такое уж отчаянное – ведь нам не придется добиваться хорошего места.

– Честолюбие у них практически отсутствует, – сказала она, – так что жизнь не разобьет их честолюбивые замыслы. Единственное, чего они хотят, – это жить, как жили раньше, без перемен – что, разумеется, совершенно недопустимо.

Отец печально кивнул.

– Значит, мальчик все же умнее сестры?

– Его единственное преимущество – то, что он умеет читать и писать. Он далеко отстает от нее по умению держаться в обществе. Когда ее нет поблизости, он нем как могила.

– Я предлагаю послать его в какую-нибудь специальную школу, где с него не будут требовать особенных успехов ни в учебе, ни в общении с людьми, и пусть он там учится грести на своей лодке.

– Что делать? – спросил отец.

Доктор Кординер ему растолковала:

– Грести каждому на своей лодке, – повторила она.

* * *

Надо бы нам с Элизой в эту минуту разбить ногами перегородку и ввалиться в библиотеку в вихре штукатурки и дранки.

Но у нас хватило ума сообразить, что возможность подслушивать, когда понадобится, – одно из наших немногих преимуществ. Поэтому мы прокрались обратно в свои спальни, и уже оттуда вырвались в коридор, скатились по парадной лестнице, промчались по гостиной и ворвались в библиотеку в состоянии, нам совершенно до того несвойственном. Мы рыдали в голос.

Мы им крикнули, что, если они попробуют нас разлучить, мы покончим с собой.

* * *

Доктор Кординер расхохоталась. Она сказала нашим родителям, что в ее тестах были специально заложены вопросы для выявления суицидальных тенденций.

– Я вам даю полную гарантию, – сказала она, – что ни один из этой парочки и не подумает кончать с собой.

Но она сказала это слишком весело, и это оказалось ее тактическим просчетом, потому что наша мама вдруг преобразилась. Что-то у нее внутри лопнуло. В комнате мгновенно запахло порохом, когда наша мама перестала быть безвольной, любезной и легковерной куколкой.

Она сначала даже ничего не сказала. Но она на глазах теряла все человеческое, в переносном смысле. Она собралась в комок и припала к земле, как пантера, готовая сию секунду перегрызть глотку хоть дюжине экспертов по детскому воспитанию защищая своих детенышей.

Это был первый и единственный раз, когда она не рассуждая, инстинктивно вела себя как мать.

* * *

Мы с Элизой почуяли этот дух джунглей, насколько я понимаю, телепатически. Во всяком случае, я помню, как нежная оболочка, выстилавшая мои носовые и лобные полости, затрепетала от ощущения защиты и поддержки.