Балаган, или конец одиночеству

Мы разом перестали плакать – тем более что это у нас плоховато получалось. Да, и мы потребовали без обиняков, чтобы нас немедленно экзаменовали – этот тест на уровень интеллекта можно было провести хоть сейчас. И чтобы мы на этот раз отвечали вместе.

– Мы хотим, чтобы вы поняли, что мы вместе так здорово соображаем, и чтобы никому больше не пришло в голову нас когда-либо разлучать.

Мы высказались с осторожностью. Я им объяснил, кто такие «Бетти и Бобби Браун». Я признал, что они недоумки. Я сказал, что раньше мы понятия не имели о том, что такое ненависть, и нам даже было трудно сообразить, что это за род человеческой деятельности, хотя мы про это читали в книжках.

– Но теперь мы понемногу начинаем понимать, что такое ненависть, – сказала Элиза. – Наша ненависть, однако, очень ограничена, мы ненавидим только двух людей во всей Вселенной: Бетти и Бобби Браун.

* * *

Доктор Кординер, как оказалось, была к тому же еще и трусиха. И, как все трусы, она решила продолжать грубый натиск в самое неподходящее время. Она стала издеваться над нашими требованиями.

– Вы что, не понимаете, в каком мире живете? – сказала она, и прочее в таком роде.

Тогда мама встала и подошла к ней, но не коснулась ее, и в глаза ей тоже не глядела. Мама говорила куда-то, чуть повыше ее ключиц, голосом, напоминавшим мурлыканье или рычанье. Она назвала доктора Кординер «расфуфыренной пташкиной какашкой».

Глава 18

И нас с Элизой подвергли повторному тестированию – на этот раз в паре. Мы сидели бок о бок за столом из нержавеющей стали в кафельной столовой.

Как же мы были счастливы!

Доктор Кординер, потеряв лицо, задавала вопросы, как робот, а наши родители наблюдали. Но она позаботилась, чтобы все вопросы были новые, незнакомые.

Прежде чем приступить к делу, Элиза сказала матери и отцу:

– Мы вам обещаем правильно ответить на все вопросы.

И мы сдержали обещание.

* * *

Что это были за вопросы? Да вот я как раз вчера, роясь в развалинах школы на Сорок шестой улице, наткнулся на весь набор вопросов по интеллектуальному тестированию. Мне повезло – они были в полном порядке, готовы к работе.

Цитирую:

«Некто купил 100 акций по пять долларов за штуку. Если каждая акция поднялась в цене на 10 центов за первый месяц, упала на восемь центов за второй месяц, и опять поднялась на три цента за третий месяц, то сколько стоили все ценные бумаги этого человека в конце третьего месяца?»

Попробуйте решить еще задачку:

«Сколько цифр находится слева от запятой в квадратном корне из 692038,42753?»

А вот еще:

«Какого цвета будет желтый тюльпан, если на него смотреть через синее стекло?»

А вот еще:

«Почему нам кажется, что Малая Медведица оборачивается вокруг Полярной звезды раз в сутки?»

И еще:

«Астрономия относится к геологии, как альпинист к кому?»

И так далее.

Хэй-хо.

* * *

Мы с честью выдержали испытание, как и обещала Элиза.

Только вот беда: мы оба, в полной невинности, чтобы получше сверить и проверить наши ответы, ныряли под стол и там, закинув ноги друг другу на плечи, сопели и фыркали, тыкаясь носом друг другу между ног.

Когда мы снова забрались на стулья, доктор Корделия Свейн Кординер лежала в обмороке, а наших родителей и след простыл.

* * *

В десять утра на следующий день меня посадили в машину и отвезли на мыс Код в школу для детей с тяжелой умственной отсталостью.

Глава 19

Солнце снова уходит за горизонт. Там, ближе к центру, где-то между Тридцать третьей улицей и Пятой авеню, где стоит брошенный танк, из которого выросло дерево – прямо из башенного люка, – меня окликает птица. Она вновь и вновь задает один и тот же вопрос, пронзительно и внятно.

– Сироту выпорол? – спрашивает птица.

Я эту птицу никогда не называю простонародным именем, и Мелоди с Исидором, которые во всем мне подражают, – тоже. Например, они редко называют Манхэттен «Манхэттен» или «Остров Смерти», как это принято на материке. Они называют его так же, как и я: «Национальный Парк Небоскребов», не понимая скрытой иронии, или, столь же серьезно, зовут его «Ангкор Ват».

А птицу, которая спрашивает на закате, кто кого выпорол, они называют так же, как мы с Элизой в детстве. Это имя было научное, мы его в словаре вычитали.

Мы трепетали перед этим названием, потому что оно нам внушало сверхъестественный ужас. Эта птица превратилась в кошмарное страшилище с картин Иеронимуса Босха, стоило нам только произнести ее имя. Заслышав ее голос, мы хором произносили это имя.

– Это кричит Ночной Козодой, – говорили мы.

* * *

И вот теперь я слышу, как Мелоди с Исидором тоже повторяют это имя, хотя мне отсюда не видать, где они устроились в большом вестибюле.

– Ночной Козодой кричит, – говорят они.

* * *

Мы с Элизой слушали крик этой птицы вечером, накануне моего отъезда на мыс Код.

Мы сбежали из дворца в недосягаемую для мира сыроватую гробницу профессора Илайхью Рузвельта Свейна.

– Сироту выпорол? – донесся до нас вопрос откуда-то из яблоневого сада.

* * *

Что мы могли сказать в ответ? Тут даже и сближать головы не имело смысла.