На свой страх и риск, она записалась добровольной помощницей в общество «Дружба» и подружилась с очень милой Верой Борткевич. Славная девушка! Она с удовольствием ей будет помогать, они уже договорились встречаться каждую среду — День открытых дверей в Культурном центре.
И еще, во-вторых и в третьих, она была несколько раз в «Балалайке» и познакомилась с многочисленными русскими эмигрантами, частенько забегающими туда выпить-закусить… У них даже были свои столики у самой кухни, в проходе, для «своих». Алла тут же стала своей!
Еще она сразу отметила, что Лариса и Алеша были центром притяжения большой русской коммуны. Они были постоянно окружены многочисленными друзьями и знакомыми, крутившимися вокруг ресторана. Алла быстро нашла общий язык с Ларисой, превратившейся в задушевную подружку, и была представлена ее близкому другу — Алексею Артемову, музыканту ресторана.
«Очень симпатичные ребята! — думала она и вздыхала, вспомнив о реальных мотивах этой дружбы, но старалась не думать об этом. — Ну что теперь мучиться, ничего изменить уже нельзя!»
Сказать по правде, Алла совсем не ожидала, что ее активная, так называемая подпольная деятельность доставит ей такое удовольствие.
Она соскучилась по работе, ведь долгие годы занятия балетом воспитали в ней большое чувство трудолюбия и ответственности. А утратив ритм организованной буквально по часам и минутам жизни, Аллочка потеряла почву под ногами. И только после встречи с Борисом Зверевым она радостно увидела, что возвращается к привычному ощущению бытия. Она опять востребована! У нее снова появилась работа! «Да, да, конечно, понятно… ее новое занятие, так сказать, выходит за рамки ее морали — а что делать? Надо работать!» — уговаривала она себя.
Под эти мысли Алла собралась и придирчиво осмотрела себя в зеркале: волосы уложены в высокую балетную прическу — классический пучок, открытый высокий лоб, большие светлые лучистые глаза в обрамлении густых длинных ресниц… хороша! — и равнодушно отвернулась. Она знала, что красива, но относилась к этому хладнокровно. «Не родись красивой, а родись счастливой» — это точно замечено. Так случилось, что жизнь ее особенно не баловала, несмотря на кажущееся со стороны благополучие: Париж, муж, поклонники. Она знала про себя все лучше других: расстроившийся из-за алкоголизма мужа первый брак, разлука с единственной дочерью, сложные отношения с родной матерью, а теперь еще прибавился, недалекий в жизни и в быту второй супруг. Нет, все было не так безоблачно, как многие думали в Ленинграде. Там все ей завидовали: счастливая, живет во Франции!
Алла еще раз смерила себя глазами в зеркале — новые сапожки смотрятся отлично, думать о плохом ну никак не хотелось — жизнь была прекрасна, несмотря ни на что! И, к довершению обувного шика, она надела плащ, купленный недавно в дорогом бутике, и ее тут же кольнула неприятная мысль о деньгах, полученных от Бориса — и радость потухла. Вещь, такая красивая и желанная, вдруг показалась тяжелой, неудобной и потеряла свою прелесть в ее глазах. «Нет, я все-таки мазохистка! Плащ-то тут при чем?»
Она волновалась, приближались минуты, когда она встретится с мужчиной, который притягивал ее как магнит. Но что она могла сделать с собой? Она так долго ждала этот день. Две долгих, непостижимо долгих недели! Прекрасно понимая, что эти служебно-романтические отношения никуда не приведут, Аллочка даже думать боялась переводить их на другой уровень — чисто служебный. Не хотела терять только что, как ей казалось, приобретенное счастье. А скорее всего, несчастье. Это как посмотреть.
Она вышла из дома и, раскрыв зонт, побежала к станции метро. Был серый мокрый день. Алла свернула за угол, и дождь мокрой пеленой растворил спешащую фигурку в осеннем тумане.
36
Большой зал лингофонных занятий был заполнен студентами. Лиза внимательно приглядывалась к своей соседке по столу, в этот момент самозабвенно повторяющую звуки из наушников.
«Старательная. И очень симпатичная», — опять отметила она про себя.
Вера, почувствовав взгляд, повернулась к ней и улыбнулась, показывая пальцем на наушники, мол, слушаю… А Элизабет кивнула ей в ответ на соседа, японского студента, сидящего сзади, который мирно спал в наушниках, сдвинутых на шею. И так сладко посапывал, что они беззвучно покатились со смеху:
— Ничего себе усердный переводчик! Бон нюи, Хиури-сан!
В перерыве они обедали, непринужденно острили и смеялись, а еще, перебивая друг друга, рассказывали о себе. У них было много общего: обе — иностранки в чужой стране, вдали от дома и семьи, говорили на одном им понятном русском языке в этой многонациональной группе. Обе были молоды, без серьезных сердечных привязанностей. У них были все основания, чтобы подружиться.
Вера, когда они уже направлялись после перерыва в класс, как бы между прочим обронила:
— Лизочка, к твоему сведению, в концертном зале центра «Ля Виллетт» сегодня вечером играет камерный оркестр из Москвы. Я сопровождаю музыкантов.
Лиза, подхватив Веру под руку, просительно заглянула ей в глаза: