Балерина

В театре свои заговоры, свои террористы и бомбисты. Интригуют все поголовно – дирекция против балетмейстеров, балетмейстеры против дирекции и друг друга, артисты против всех разом. Что твой зверинец. Затёрли, можно сказать, милейшего, покладистого Льва Ивановича Иванова. Папенька уверяет, что старинный его приятель ничуть не менее талантлив, чем Петипа. Взять хотя бы поставленный им второй акт «Лебединого озера» – чудо ведь из чудес! А «Половецкие танцы» к «Князю Игорю»? А танец снежных хлопьев в «Щелкунчике»? Гений, гений, а ходит у Петипа в подмастерьях, исключительно по слабости характера.

Про слабость Льва Ивановича она хорошо осведомлена ещё с времён ученичества: напророчивший ей когда-то блестящее будущее педагог издавна дружит с бутылкой. Оттого и молодая жена, танцовщица Вера Лядова, сбежала: перевелась в Александринский театр, стала петь и танцевать в опереттах. А он, знай себе, водочку пьёт и на скрипочке пиликает…

У всех проблемы. У пепиньерки, чьё место «у воды» (в последнем ряду кордебалета, возле дальних декораций) – свои, у балерины свои. Чем выше поднимаешься, тем больше охотников подставить тебе ножку, спихнуть вниз. Доходят порой до форменной низости.

В сезон 1896–1897 она впервые танцевала с Кякштом заглавную партию в «Тщетной предосторожности» на музыку П. Гертеля. Роль плутоватой, смышлённой Лизы Колен, по единодушному мнению, была исполнена ею отменно, критики наперебой её хвалили за полухарактерные танцы и классическое па-де-де, публика то и дело бисировала, успех был налицо, но царская ложа на премьерном спектакле вопреки традиции оказалась пуста, императорская чета в театре отсутствовала. Государь с супругой посещали балет, как правило, по воскресеньям – к своему удивлению, она обнаружила, что собственное её расписание в последнее время составляется таким образом, что танцует она исключительно по средам. Происходящее, разумеется, не было случайным, чья-то злая воля устраивала дело так, чтобы бывший возлюбленный не имел возможности видеть её на сцене.

«Мне это показалось несправедливым и крайне обидным, – пишет она. – Так прошло несколько воскресений. Наконец дирекция дала мне воскресный спектакль; я должна была танцевать «Спящую красавицу».

Накануне спектакля по театру пронёсся слух: государя и на этот раз в балете не будет, дирекция уговорила его поехать в Михайловский театр посмотреть какую-то французскую комедию. За кулисами царила нервическая обстановка, артисты роптали: воскресные представления из-за Кшесинской 2-ой потеряли былую привлекательность. Пустая царская ложа как бельмо на глазу, нет прежней приподнятости, танцуешь как на похоронах…

Это было похоже на заговор. Она немедленно снарядила во дворец Сергея с личным посланием монарху, пожаловалась на сложившуюся обстановку. При подобных обстоятельствах, писала, служить на императорской сцене ей становится совершенно невозможно.

Риск был велик: останься её призыв неуслышанным, отставка делалась неизбежной. Сочиняя под горячую руку письмо, она не предполагала, на какой тонкой нити висела в те дни балетная её карьера. Никакой театральный директор, тем паче – покровительствовавший ей ещё с училищных времён Иван Александрович Всеволожский, не решился бы по собственной воле подобным образом её третировать. Десятилетия спустя, в Париже, будучи таким же эмигрантом, как она, он признался ей, из каких источников исходили касавшиеся её директивы. Речь шла о молодой царице.

Верный своим принципам Николай откровенно поведал накануне свадьбы невесте о Кшесинской (как информировал в своё время последнюю о чувствах, испытываемых к гессенской принцессе). Алиса, казалось бы, оценила его искренность, великодушно простила, не упустив возможности прочесть жениху небольшое наставление о борьбе с соблазнами и раскаянии в грехах перед Всевышним. В душе, однако, вытравить до конца болезненную занозу ей не удалось, существование вблизи благополучной, окружённой публичным вниманием бывшей любовницы мужа унижало, мучило её. Избегая открытой конфронтации, она не упускала возможности уязвить где только могла вульгарную театралку, доставить ей неприятность.

…Готовая к выходу взволнованная Матильда вглядывалась сквозь щелку занавеса в полумрак зрительного зала – увы! – наполовину прикрытая портьерами крайняя левая ложа по-прежнему была пуста. Взошёл молодцевато на помост, поправляя находу бутоньерку в петлице фрака, капельмейстер Дриго, оглядел замерших оркестрантов, приподнял изящным движеньем руки дирижёрскую палочку. Раздались первые такты увертюры. Всё было ясно без слов. Опустив голову, она пошла за кулисы. В эту самую минуту, покрывая оркестр, донёсся из зала странный какой-то шум, послышались голоса, следом за тем аплодисменты. Едва не сбив её с ног, пронёсся мимо дежурный распорядитель, выкрикнул хрипло: «Государь приехал!»