Балерина

Не ведая о том, она проживает лучшие годы своей жизни. В России не сыщешь уголка, где бы не знали её имени. Попасть на её выступления – редкая удача, люди занимают очереди у касс накануне, греются холодными ночами у костров, барышники, пользуясь моментом, дерут за билет вместо пяти рублей четвертной. На «Кшесинскую» сходится «весь Петербург». «Бесчисленные бальные туалеты всевозможных цветов и нюансов, – живописует обстановку её вечеров репортёр «Петербургской газеты», – сверкающие бриллиантами плечи, бесконечные фраки и смокинги, обрывки английских и французских фраз, одуряющий аромат модных духов, словом – знакомая картина светского раута». Первая и единственная пока из балерин она носит звание заслуженной артистки императорских театров. Её гонорары не снились ни одной европейской звезде, познакомиться с ней почитают за честь монархи и президенты, на притягательный её огонёк летят, не убывая, знаменитости из мира искусства, сиятельная знать, адвокаты, политики, финансисты, авантюристы, десятилетний Вова царским указом пожалован в потомственные дворяне, носит родовую фамилию Красинский.

Газеты и журналы ловят каждый её шаг. Пишут о сценических и любовных её победах, банковских счетах, собственной вилле на Лазурном берегу Франции, купленной за сто восемьдесят тысяч франков, о приверженности её делам благотворительства: жертвует ежегодно значительные суммы балетной школе, Дому престарелых актёров Санкт-Петербурга, устраивает на Рождество домашние ёлки с угощениями и подарками для воспитанников приютских домов, заседает в попечительских советах и комитетах, участвует в благотворительных базарах, сборе пожертвований для нуждающихся. Пишут гадости, сплетни, небылицы. Ничья жизнь не является до такой степени достоянием толпы, никого так не обожают и в равной мере не презирают, как её. Она – любимая кукла своего поколения, с которой ни на минуту не расстаются: наряжают, лелеют, целуют бесконечно, устраивают ночью под бочок, а днём таскают за ногу из комнаты в комнату вниз головой. Как часто бывает с общественными кумирами, образ её предельно упрощён: цвет и тень, две-три яркие краски, полутона и подмалёвки отсутствуют. Так понятнее. Внутренний её мир, мысли, переживания никому не интересны – да будет вам, господа! Нашли где глубину искать! У танцорки, кокотки! Вы Вейнингера почитайте: у женщин и души-то вовсе никакой нет – исключительно только тело.

Она благополучно избежала всеобщего помешательства на декадентстве. Томочка Карсавина, водившая дружбу с этой публикой, уши прожужжавшая футуристами, кубистами, акмеистами и прочими самозванцами, затащила её как-то в их штабс-квартиру на углу Итальянской улицы и Михайловской площади. Впечатлений она набралась – дальше некуда. При входе в подвальный кабак «Бродячая собака» с каждой из них содрали по двадцать пять рублей, заставили расписаться в толстой книге. Едва только они вошли в зал, лежавший на огромном турецком барабане юноша в жёлтой кофте ударил в него несколько раз кулаком. Очень остроумно! Публика за столиками без конца аплодировала входящим, Томочка сообщала шёпотом имена: все сплошь были дутые знаменитости. Гудели неумолчно голоса, под сырыми сводами струился папиросный дым. На эстраде происходило малопонятное: двое рабочих клали внутрь открытого рояля, поверх струн, листы железа, какие-то предметы. «Конкретная музыка! – объявил конферансье с размалёванными синей и зелёной краской щеками. – Исполнитель Илья Сац!» Севший за инструмент музыкант ударил со зверским выражьем лица по клавишам – рояль загудел, заголосил, запричитал, как припадочный – зал взорвался бурей аплодисментов. После «конкретной» музыки на помост взошёл профессорского вида господин с живописной бородкой, принялся читать преувеличенно-страстно по бумажке:

– О, закрой свои бледные ноги!..

… – бледно-русые ноги свои! – откликнулся кто-то из зала.

Ей стало ужасно смешно.

– Ну и балаган! – говорила смеясь, когда они в предрассветных сумерках возвращались домой в её автомобиле. – Сколько претензий…из-за чего, спрашивается? Скоморох на скоморохе! Татулька милая, что ты в них нашла, не понимаю?