Балерина

Гениальной претендентке повезло с гениальной соперницей – обе были из материала высшей пробы, удары кремния по металлу высекли ослепительную искру. Что бы, там, ни говорили, именно Кшесинская – самим фактом присутствия на балетной сцене, задававшем планку тогдашней отечественной хореографии, разожгла честолюбие прирожденной академической танцовщицы, способствовала в значительной мере раскрытию её самобытного дара, выбору собственного пути в искусстве. Общим для обеих было, разве что, изменчивое время, мучительная ломка традиций, поиск новых идеалов – во всём. Обе как в русской сказке оказались на распутье: направо пойдёшь – ретроградкой прослывёшь, налево пойдёшь – костей не соберёшь. Молодому мастеру, не в пример стареющей примадонне, не пришлось колебаться, в каком направлении идти – в левый лагерь, разумеется, к балетмейстерам своего поколения, к Дягилеву – куда же ещё! Кшесинская с естественной для ветерана осторожностью задержалась на перекрёстке. Периодически происходившие – по слухам или на самом деле – шумные её уходы из театра с последующими возвращениями, казавшиеся обычным приёмом саморекламы, отражали в действительности метания мыслящего художника: что дальше? Героиня полусотни балетов почившего в бозе Мариуса Ивановича Петипа не цеплялась слепо за доживавшую свой век пасторальную эстетику, напротив, – азартную, увлекающую её натуру манила новизна, опыты молодых хореографов, за которыми, понимала она, будущее балетной классики. Свежо и ярко исполненные ею роли в таких новаторских композициях Михаила Фокина, как «Призрак розы», «Па-де-де», «Рондо капричиозо» в паре с Нижинским или «Эрос» с Петром Владимировым, говорят сами за себя.

И всё же родиться заново она не могла, не каждое новое платье было ей к лицу. Хватило ума сохранить нажитое, не мазать сгоряча румянами щёки, не лезть безоглядно в девичий хоровод выросших на её глазах самонадеянных молодых солисток – упаси бог! – потеряешь окончательно собственное лицо! Увлекаемая бурным течением эпохи от одного балетного берега к другому, она осталась в конечном счёте сама собой. Востребованной новым временем балериной девятнадцатого века…

У неё новый партнёр Владимиров, вдвое моложе её, по чьему адресу в театре шутят: темпераментного Петеньку свёл с Кшесинской «Эрос». Атлетически сложённый заносчивый подросток сделал головокружительную карьеру: со школьной скамьи угодил в премьеры, заменив уволенного с «волчьим билетом» за очередной проступок (вслед за Дягилевым) Вацлава Нижинского.

«В особенности хорошо я стала танцевать в последние годы, – пишет она в воспоминаниях, – когда начала выступать с Владимировым. Он страшно увлекался на сцене и вдохновлял свою партнёршу. Я с ним выступала в «Лебедином озере» и так с ним станцевалась, как ни с кем. Он меня замечательно поддерживал в адажио 2-ой картины 1-го действия, подбрасывал и ловил как пёрышко, так что весь зал ахал от восторга, – это было в те времена совсем ново. «Талисман» всегда был моим удачным балетом, и очень выигрышным. Но с тех пор, что со мною стал в нём выступать П. Владимиров, балет этот ещё больше выиграл. Когда во втором действии Владимиров изображал Гения ветра и вылетал на сцену, неся меня на своём плече, это производило огромное впечатление. Известный критик Юрий Беляев писал, что Владимиров вылетает на сцену, будто с бокалом шампанского, и преподносит этот бокал публике».

Шутки про «Эрос» родились не на пустом месте, в труппе открыто говорили про очередное увлечение стареющей примадонны. Сплетня докатилась до великих князей – дядя требовал у Малечки не ставить себя в неловкое положение, вспыльчивый же племянник, будучи в Париже и застав в неурочный час в номере любовницы мальчишку-премьера, вызвал того на дуэль. Поединок состоялся на другой день в Булонском лесу – к счастью, без серьезных последствий: Владимиров, не умевший стрелять, промазал, пуля князя слегка задела обидчику нос. Театральный роман со временем увял, сплетники угомонились, дядя с племянником ее простили. С Петей, в чувствах к которому у нее было много материнского, а у него сыновнего, они сохранили отношения доверия и дружбы до конца своих дней.

Физически она мало изменилась: на сохранившихся кадрах кинохроники тех лет и бесчисленных фотографиях – пленительная маленькая дама со смеющимися ветренными глазами, как правило, в окружении мужчин.

Сезон 1912 года у неё нерабочий в связи с трауром по умершей матери. В театральной афише Мариинского театра по этому поводу внушительная прореха: все балеты примадонны до её возвращения сняты с репертуара.