Она пробежалась тонкими пальцами по пуговкам серой блузки, до горла замуровавшую ее на манер рыцарского доспеха, огладила и так идеально сидевшую на бедрах юбку, чуть приподняла подол, чтобы убедиться, что шерстяные чулки не перекрутились и не сползли на крепкие черные ботиночки, тоже зашнурованные и завязанные на бантик, концы которого молодая женщина привычным жестом заправила за отворот ботинка. Взгляд ее вновь вернулся к лицу. Теперь оно было спокойным. Минута воспоминаний – или минута слабости? – прошла. Теперь воспитательница была готова приступить к своим ежедневным обязанностям.
Дневник Эммы. 1927, ноябрь, 1
Серафима Павловна вручила мне сегодня эту тетрадь в толстой ледериновой обложке со словами: “Ты можешь вести свой личный дневник. Тогда тебе не будет так скучно работать над своим почерком”. Эта мысль мне понравилась. И вот я сижу над уже не чистой страницей и наблюдаю, как она заполняется почти ровными строчками. Почти. Я стараюсь соблюдать все правила каллиграфии, которым учит нас на уроках Серафима, поэтому пишу очень медленно и аккуратно.
Наверное, я должна представиться своему дневнику… Что ж, меня зовут Эмма. Фамилия – Горская. Мне десять лет. Я живу в Москве. В детском доме…
Перечитала и задумалась. Последние два предложения – чистая правда, не вызывающая никаких сомнений. Я действительно живу в Москве, в детском доме, хотя он называется на самом деле «пионерским домом», но это название мы получили только с недавним переездом в новое здание в Хлебном переулке. А раньше нашим местом обитания была разваливающаяся хибара на Красной Пресне, и мы, старожилы, так и называем свое пристанище по привычке – детским домом…
Отвлеклась. Возвращаюсь к начатой теме. Кстати, вот за эти отвлечения и достается мне от Серафимы: мне трудно придерживаться заданного сюжета, меня вечно утаскивает в сторону порок словоблудия…