Для шифровальной работы, по мнению Скалона, лучше всего подходили карандаши баварской фирмы «А. В. Фабер», особенно самые твёрдые — «А. В. Фабер» (НННННН). И хотя в России производство карандашей наладили ещё в середине XIX века, качество продукции нескольких фабрик Никитина и Карнаца в Москве, Риге и Вильно уступало эталонным образцам — карандашам баварской фирмы «А. В. Фабер»: они были не настолько равномерно тверды и немного хрупче «баварцев». Да и по объёму выпуска всё русское производство не годилось в подмётки фабрике Фабера, где пять тысяч рабочих изготовляли в год до четверти миллиарда карандашей. Все карандашные фабрики России давали продукции на 100 тыс. рублей в год, что было в 40 раз меньше объёма продаж фирмы Фабера. Собравшись на войну, Скалон запасся целым ящиком любимых карандашей, которых было не только трудно заострить ножиком, но и ещё приходилось прибегать к подпилкам при помощи напильника и специальной наждачной бумаги.
Дмитрий Анатольевич точил любимые карандаши сам, не доверяя этого важного дела денщику: «Деревня лапотная, не ценит и не понимает настоящую красоту! Нельзя ему доверять столь деликатного дела».
Канцелярский нож, бумага и карандаши наконец-то были принесены, и Скалон принялся за работу, мурлыча себе под нос песенку Глинки из цикла «Прощание с Петербургом», посвящённую его отцу: «О, дева чудная моя! Твоей любовью счастлив я. Припав челом к моей груди…» Ножик казался ему нежным смычком виолончели, а острый ритм испанского болеро, который Дмитрий Анатольевич акцентировал, цокая языком и, время от времени, похлопывая себя по коленям, напомнил ему сладостную атмосферу дружеского кружка офицеров лейб-гвардейского Егерского полка и цесаревича Александра Александровича, музицировавших по четвергам в Зимнем дворце. Оркестр был исключительно медный с прибавлением одного струнного инструмента — контрабаса (ротмистр Дмитрий Антонович Скалон) и турецкой музыки.
«Но нет! Ты не изменишь мне! Но нет! Ты не изменишь мне!» — пропев заключительные слова романса, Скалон с удовлетворением взглянул на заточенный конус грифеля. Выглядело почти идеально. Или почти идеально, но не совсем. Достав наждачную бумагу, офицер стал полировать грифель, чтобы довести его грани до эстетического совершенства…
«Не зря говорят, что история повторяется, причём через столетия», — подумалось Скалону. Далёкий предок-крестоносец, согласно фамильной легенде, первым пробился на крепостную стену арабской крепости Аскалон. Граф Готфрид Бульонский пожаловал его золотыми шпорами и дворянским титулом, повелев именоваться впредь д’Аскалоном. Геральдическими знаками герба нового дворянского рода стали лилии и мечи — символы душевной чистоты и воинской доблести. Теперь его далёкий потомок принимает участие в новом крестовом походе против «неверных», в штабе войск, нацеленных на взятие столицы крупнейшей исламской империи — Константинополя. Золотой мечты русских правителей столетия, стремившихся повторить подвиг Вещего Олега, прибившего некогда свой щит к вратам покорённого Царьграда. «И мой фамильный щит будет там!» — решил про себя Скалон и вновь с удвоенной энергией сел за бумаги. Через полчаса текст телеграммы генералу Радецкому был готов. Вот что мог разобрать непосвящённый читатель. Настоящая абракадабра: «(II) 54.44.63.67.63.775453.14.71.3416.43) 66, 44.42_44.3426752216_16_266b (15) 247114…».
Владевший ключом шифровальщик генерала Радецкого, чьи войска охраняли Шипкинский перевал, почти моментально перевёл этот бессвязный набор цифр и букв в текст следующего содержания: «Князю Мирскому вернуться тотчас к своей дивизии. Предупреждаю Вас о необходимости предохранить Ваш правый фланг, а левый фланг Имеретинского во время его движения на Сильви и Ловчу со стороны проходов Розамиты и Траяна. Николай».
Шифр, которым пользовался Скалон, назывался «Русский ключ № 361». Этот ключ содержал так называемые биграммные сочетания из 28 букв упрощённого русского алфавита, знаков препинания и 31 отдельной русской буквы и знака[8]
. Всего, таким образом, в его словаре было 992 величины, которым соответствовали трёхзначные кодовые обозначения. Вначале ключ этот был разослан в русские консульства на Востоке, а с начала русско-турецкой войны этот шифр отослали в действующую армию. Этим ключом, насколько знал Скалон, пользовался и граф Игнатьев, специальный посланник императора, уполномоченный на ведение переговоров с турками, чьё прибытие со дня на день с нетерпением ожидали в штаб-квартире главнокомандующего. Телеграмму о его скором приезде адъютант командующего расшифровал накануне. Граф Игнатьев был уполномочен царём на ведение мирных переговоров, чтобы положить конец войне, длившейся уже более года, конец страданиям и жестокостям, творившимся на Балканах.